Битва за Кавказ. Неизвестная война на море и на суше - Эрих фон Манштейн

К 26 июня 1942 года 11-я армия захватила весь внешний оборонительный обвод крепости; а противник был загнан внутрь ее. Командованию армии довелось в сжатые сроки решать, как прорвать внутренний пояс обороны… В последние дни июня вновь отличилась бригада генерала Циглера. Его саперами был взорван подводный туннель арсенала Черноморского флота. Нам было известно, что штаб Крымфронта и военный совет Черноморского флота официально заявили о невозможности рассчитывать на эвакуацию войск из Севастопольской крепости. Однако по сведениям нашей разведки, и мы это знали, командование крепости и ЧФ, а также чекисты и командование заградотрядов на советских подлодках тайно покидает Севастополь, практически бросая на произвол судьбы защитников города. О подобной подлости Советов я слышал еще не раз… Возглавлять оборону оставались, как я говорил недавно, те чекисты и комиссары, которые были рангом поменьше, да знали: отступать некуда, потому что немцы их расстреляют за их преданность советской власти, а бежать на Кавказ – они будут расстреляны своими как предатели. Именно на этих обреченных и возлагалась надежда обеспечить задержку противника, пока все комиссары, чекисты, адмиралы и генералы сбегут на безопасный Кавказ.

Но мы также понимали, что даже если резервы противника исчерпаны, не следует забывать что смертники (приговоренные к смерти большевистским режимом матросы и солдаты) чрезвычайно опасны в своем ожесточении, к тому же силы наших полков были на исходе. Бывая постоянно на передовой, я понимал, что моральные силы солдат и офицеров вот-вот истощатся.

Самым удачным в сложившейся обстановке было бы перенести общее направление главного удара на южный фланг, в сферу действий 30-го ак. Но это было почти невозможно осуществить. Переброска пехотных дивизий с северного участка фронта на южный могла занять несколько дней. Ведь имелась только одна узкая дорога, связывавшая в прифронтовой полосе оба участка, построенная нами зимой в горах ценой огромных усилий. Из-за ее узости невозможно было перебросить артиллерию большой мощности, как, впрочем, и пресловутые танки, о которых после войны бессовестно врали генерал Батов, адмирал Азаров и другие большевистские военачальники, пытаясь тем самым оправдать свою трусость и бездарность. Я знакомился с их мемуарами… Знаешь, что я скажу тебе: подлость и вероломство несовместимы с полководческим талантом. Их умение побеждать зиждется на массовых убийствах. Умение достигнуть победы наименьшим числом, – запомни, сынок, – никогда не входит в планы мирового еврейства: чем больше нас, гоев, погибнет, тем им лучше…

Итак, переброска главных сил артиллерии с северного участка на южный потребовала бы времени, а им мы не располагали. Как выяснилось, ОКХ намерено было в ближайшее время забрать 8-й авиакорпус с крымского ТВД. После того как 22-я пд закрепилась на берегу Северной бухты, я прибыл в полки этой дивизии. Перед нами лежала бухта шириной около 1000 м, в которой в свое время стояли на якоре мощные флотские эскадры, а на противоположной стороне виднелся легендарный еще по Крымской войне 1854–1856 гг. Севастополь. Тогда подумалось, что именно с северной стороны, откуда противник меньше всего ожидает, и необходимо начать захват Севастополя. Так и оказалось: никто не думал, что мы будем форсировать бухту. И чтобы еще больше сбить с толку, в считанные часы было имитировано генеральное наступление на позиции Сапун-горы.

Однако к вопросу форсирования в штабе 54-го ак отнеслись настороженно; некоторые подчиненные командиры дивизий высказывали сомнения: как преодолеть широкую морскую бухту на штурмовых лодках на виду хорошо оборудованных и оснащенных высот южного берега? Приводили аргументы: моряками давно пристреляны цели из городской части по северной. Ведь следовало каким-то образом через обрывистые скалы доставить на берег штурмовые лодки, погрузить в них штурмующие батальоны; тогда как доступ к берегу шел через несколько глубоких ущелий, – нет сомнений, что противник с противоположного берега просматривал и держал их под огнем. Но этот рискованный план мог стать залогом удачи…

Буквально через несколько дней я беседовал с оказавшимся в плену советским генералом Новиковым, который мне рассказал, что именно за те 2–3 дня, когда я обсуждал ситуацию со своими подчиненными офицерами, он докладывал руководству Черноморского флта и Приморской армии свое мнение, что наш 54-й корпус будет форсировать Северную бухту, предварительно высадив морской десант по типу Феодосийского. И, как ты думаешь, что он услышал в ответ? – что за подобные разговоры он, Новиков, будет расстрелян… Это была армия… армия… не подберу слова, чтобы оно не прозвучало обидно… солдатам, матросам и командирам настолько забили сознание, что они с презрением относились к понятию гибель, их собственные жизни не стоили для них ничего… как будто воевали не люди, а обреченные марионетки… словно Господь Бог дал им не Разум, не мозг, а сухую губку, впитывающую чужую ложь… «Я тоже презирал смертельную опасность, – сказал мне генерал, – но, невзирая на реальную угрозу, озвученную комиссаром Госбезопасности 2-го ранга в мой адрес, заявил, что для того, чтобы не допустить форсирования немцами Северной бухты, необходимо перебросить в городскую часть с Сапун-горы и Максимовой дачи имевшуюся там артиллерию. Но… никто не хотел слушать…» Рассказ этого русского патриота генерала Новикова спустя всего несколько минут подтвердил на допросе взятый в плен и комиссар Госбезопасности.

После того как я отдал приказ о форсировании Северной бухты, все штабы немедленно взялись за его воплощение, особенно старались саперы и пехотинцы.

Еще за сутки до этого 50-я дивизия форсировала реку Черная и заняла станцию и поселок Инкерман. Здесь произошла трагедия, еще раз показавшая чудовищный фанатизм большевиков и чекистов. Высоко над станцией поднимается длинная, уходящая далеко на юг скалистая стена, в которой имелись огромные галереи, служившие винными погребами завода шампанских вин. Там оставались еще большие запасы шампанского, но большевики создали там склады боеприпасов, разместили десятки тысяч раненых и бежавшего гражданского населения. Когда части 50-й дивизии ворвались на станцию, вся огромная скала, нависающая над Инкерманом, задрожала от чудовищной силы взрыва. Стена длиной 500–700 м и высотой до 45 м обрушилась, похоронив под своими громоздкими обломками десятки тысяч раненых матросов, солдат и гражданских. Неужели такова цена преданности режиму? Ведь те, кто взорвал своих сограждан, остались в живых и на свободе… Знали ли те, кто погребен, что они обречены? …а крымчане, когда пьют шампанское, вспоминают ли этих несчастных, безвинно убиенных Советами или даже не знают, а? …молчишь…

Чрезвычайное напряжение переживали все, кто участвовал в осуществлении переправы через бухту в ночь с 28 на 29 июня, когда проходила подготовка к высадке морского и воздушного десанта. А бомбардировка позиций противника в городе, – еще раз повторяю: именно объектов противника, а не самого города! – должна была заглушить шум на северном берегу бухты. Вся артиллерия была в готовности открыть непрерывный огонь по высотам южного берега. Если бы оттуда открыли встречный огонь, нам бы сразу стало ясно, что замысел противником разгадан. Но, к счастью, там было тихо…

И спуск штурмовых лодок и их погрузка удались; в час ночи от северного берега отчалил первый эшелон 22-й и 24-й дивизий. С рассветом 29 июня началось генеральное наступление на внутреннюю часть крепости: в полосе 54-го ак через Северную бухту, в полосе 30-го ак на Сапун-гору. Заблаговременно ночью 29 июня за два часа до рассвета мы высадили морской десант, в короткой штыковой атаке уничтоживший боевое охранение во внутренней части крепости. Одновременно со стороны моря несколько наших десантных самолетов сбросили на центральную часть города парашютистов из бригады генерала Циглера, которые «с воздуха на землю» начали боевые действия, слаженно работая с десантниками, преодолевшими бухту. Свою операцию они завершили с проблеском зарева на востоке. Тут же вступили в боевые действия войска двух корпусов.