Парижские тайны царской охранки - Валериан Агафонов

Коган (он же Кан Аврум Перцов), уманский мещанин, родился в 1889 году, охранная кличка «Анастасьев». С июня 1910 года состоял сотрудником одесского жандармского управления, освещал социал-демократические организации; жалование получал 40 рублей в месяц. Летом 1911 года Коган выехал самовольно из Одессы в Германию. По возвращении принят на военную службу и зачислен в сентябре 1912 года в 45-й пехотный азовский полк. В 1916 году был в Америке и из Нью-Йорка предложил полковнику Заварзину свои услуги по освещению заграничных организаций; предложение было принято, он был зачислен в заграничную агентуру; ему писали по адресу: С.-А. С. Ш. Нью-Йорк, M-r Leo Lerner. 4 rade Priufind С 253, Centre street New York.

Козлов Яков Тимофеевич, крестьянин деревни Воронок Крупецкой волости Путивльского уезда Курской губернии, бежал с военной службы, украв у командира батареи, в которой служил, 200 рублей. Был арестован под фамилией Грачевского при типографии с.-p., обнаруженной в г. Глухове в 1907 году. Бежал из тюрьмы и снова был задержан 20 июля 1910 года в Белебее, где он жил под именем Антона Марченко; был присужден к ссылке на поселение; здесь в Красноярске «был «заагентурен» жандармским ротмистром Беликовым», в марте 1912 года скрылся из деревни Ян на Чуне.

10 июля того же года Департамент полиции уведомил заведовавшего заграничной агентурой о том, что в мае в Женеву выбыл секретный сотрудник енисейского губернского жандармского управления по партии с.-р. под кличкой «Уярский» — Яков Тимофеевич Козлов. По предложению того же Департамента в сентябре за Козловым, жившим уже в Париже, было установлено наблюдение с целью выяснения его положения в революционной среде, и может ли он приносить пользу делу политического розыска».

В это же время Козлов писал из-за границы в Красноярск жандармскому ротмистру Беликову, что «подготавливается цареубийство, и что он на днях виделся с Лазаревым и Фигнер, они скоро собираются в Россию, а относительно других лиц узнает по прибытии в Париж, куда уже взял явки прямо к центральному комитету — Аргунову, Натансону и Ракитникову». В октябре Козлов жил в Париже под фамилией Васильев в отеле «Медикаль», 36, на улице Фобург Сан-Жак; он требовал командирования в Париж Беликова, так как решил «никого другого до себя не допускать». В ноябре Департамент полиции поручил заграничной агентуре войти в сношение с Козловым; чиновник Литвин, которому было поручено это, доложил, что Козлов с ним не пожелал иметь дела и что он произвел на него впечатление ненормального человека: «У него какая-то дрожь, щелкает зубами, а ноги и руки так и ходят во все стороны, все время испуганно озирается как будто ожидая нападения». При свидании Литвина с «Уярским» 16 января 1913 года последний «опять был нервно настроен, держал себя вызывающе и резко». После этого заведующий агентурой сообщил Департаменту полиции, что рассчитывать на получение от «Уярского» в будущем полезных сведений, данных не придется и что лучше из-за границы его отозвать.

В октябре 1914 года Козлов, по сведениям Департамента полиции, жил в Швейцарии и пользовался для сношений с Россией адресом: М-г Kosloff, Villa Sonas Richelieu Wersofx, Suisse.

В 1917 году Козлов жил в Лионе (50, B-d de Brotteau) и принимал деятельное участие в местном эмигрантском комитете. При приезде в Париж по делам этого комитета летом 1917 года был разоблачен членами комиссии эмигрантов, разбиравших дела заграничной агентуры.

Приметы Козлова: рост два аршина б с четвертью вершка, худощавый, глаза темно-серые; волосы темно-русые, рыжеватые; лицо смуглое с легкими следами оспы.

Кокочинский Игнат Мошков родился в Лодзи в 1881 году. В 1898 году он поступил вольноопределяющимся на военную службу и с этого момента вошел в сношение с революционными организациями Лодзи, распространял нелегальную литературу среди солдат и офицеров и скоро занял выдающееся положение в Бунде. Партийная кличка его — «Павел». В августе 1906 года Кокочинский был отправлен делегатом на седьмой бундовский съезд, затем был назначен секретарем центрального бюро заграничной организации Бунда.

В 1910 году Кокочинский обратился письменно к начальнику заграничной агентуры Красильникову с предложением своих услуг. Предложение было принято, и с той поры Кокочинский с необычайным усердием осведомлял охранку о всем, что делается в заграничных партийных кругах. В списках секретных сотрудников записан под именем «Гретхен». От заграничной агентуры Кокочинский получал ежегодно от 12 до 15 тысяч франков; освещал деятельность «Бунда», польских социалистических партий, давал обстоятельные доклады о парижских социал-демократических газетах «Голос», «Начало», «Наше слово» и сообщал подробнейшие сведения о различных заграничных партийных деятелях. Сфера наблюдения «Гретхен» не ограничивалась одной Францией, но распространялась и на Швейцарию. «Гретхен» докладывал также о событиях и партийных делах в России и ездил со специальными поручениями заграничной агентуры в Польшу. Последние годы (1914–1917 годы) Кокочинский не принимал близкого участия в партийных делах, но несмотря на это продолжал по-прежнему осведомлять охранку о «Бунде», меньшевистских организациях, составе редакций и направлении газет «Голос», «Наше слово» и так далее. Многие интересующие охранку сведения Кокочинский получал от некоторых неосторожных товарищей, которые рассказывали Кокочинскому все, что знали о партийных делах, и порой о самых конспиративных. По ходатайству заведующего заграничной агентурой и по представлению министра внутренних дел Кокочинский освобожден военным министром от отбывания воинской повинности. На допросе Кокочинский сознался в том, что состоял секретным сотрудником заграничной агентуры.

Прилагаем здесь чрезвычайно интересный доклад Кокочинского Красильникову:

«Мои частые служебные поездки я до сих пор объявлял моим партийным товарищем и моей семье следующим: южно-американская импортная фирма передала все операции по покупке товаров в Европе управляющему одного из парижских экспортных домов. Не желая передать эти дела дому, в котором служит, последний решил все эти операции производить лично при моем посредстве. Поэтому по его поручению мне приходится часто ездить за товарами, особенно в Австрию за богемскими товарами (стекло, бусы, искусственные камни и прочее). Отсутствие же всякой обыкновенно связанной с этим переписки, документов, контактов и тому подобное и наконец конспиративность упомянутого управляющего, которого нигде и никогда не видели даже мои близкие товарищи и семья, я объясняю тем, что всю переписку ведет он; опасаясь же разоблачения его деятельности, идущей во вред интересам дома, в котором он служил, сам он избегает свиданий со мною вне его дома.

Это объяснение весьма искусственное как-нибудь до сих пор прикрывало мою деятельность. Но дальнейшее сохранение этого объяснения для блага службы и моей безопасности становится крайне опасным. Уже одно тщательное скрывание концов моих торговых сношений, дающих пропитание мне и моей семье, даже перед такими людьми, которые со мной всегда вполне откровенны, и даже перед семьями родственников вызывают удивление; и в отношениях с друзьями-товарищами создает нежелательную и опасную отчужденность. И если мне удается до сих пор скрывать мои сношения и истинный смысл моих поездок за этой мифической постройкой, лишенной осязательных оправдывающих данных, то это лишь благодаря тому безграничному доверию, которым я пользуюсь в среде знакомых и партийных товарищей.