Украинско-российские взаимоотношения в 1917–1924 гг. Обрушение старого и обретение нового. Том 1 - Валерий Федорович Солдатенко

недовольствии среди крайних левых украинских партий все более и более вырисовывали картину готовящегося восстания – отмечает он. – В это же само время Раковский со своими делегатами, прибывшими в Киев для заключения мирных переговоров, вел самую энергичную большевистскую агитацию. …Мы неоднократно ловили большевиков с поличным, указывали на это немцам, но последние хотя и входили с большевистскими представителями в пререкания, все же продолжали настаивать на продолжении переговоров»[832].

Конечно, Х. Г. Раковский был не просто дипломатом, способным наладить отношения и с некоторыми представителями П. П. Скоропадского (но не с самим гетманом, как безосновательно утверждают некоторые авторы, ставя во главу угла тезис о масонской принадлежности двух исторических деятелей[833]) и с высокими функционерами оккупационной администрации, но и с оппозиционерами гетманскому режиму. Руководители российской дипломатической миссии нашли контакт с лидерами оппозиционного Украинского национального союза В. К. Винниченко. Последний не скрывал, что «они (речь о Х. Г. Раковском и Д. З. Мануильском. – В. С.) соглашались поддерживать нас (т. е., тех, кто готовил антигетманское восстание. – В. С.) не активно, а усилением своей активности на фронтах, чтобы тем привлечь внимание немецко-гетманских войск. Они брали обязательство признать тот строй, который будет установлен новой украинской властью, и абсолютно не вторгаться во внутренние дела Украинской Самостоятельной Народной Республики. Со своей стороны, мы обещали легализацию Коммунистической партии на Украине»[834].

Вряд ли можно предъявить претензии к такой практически безупречной позиции Х. Г. Раковского, проявленной в экстремальной ситуации, когда надо было найти безошибочный баланс между демократией, дипломатическими канонами и революционными, прогрессивными национальными интересами. Свое восхищенное удивление феноменом поведения руководителя российской дипломатической миссии выражал даже хорошо проинформированный лидер белого движения А. И. Деникин[835].

Конечно, все вышеотмеченное никак не могло благоприятствовать успеху переговоров. Российская делегация даже вынашивала планы перенесения дальнейшего проведения конференции в Берлин, демонстрируя желание иметь дело с подлинными хозяевами положения в Украине, а не с марионетками[836]. Впрочем, это также могло быть составляющей дипломатической игры. Ситуация и в Киеве, и в Берлине серьезно накалялась и затягивание переговоров под любыми предлогами, чтобы не совершить опрометчивых шагов, не взять на себя ответственных обещаний – вполне в духе распространенной дипломатической практики.

Безусловно, представители украинской делегации чувствовали себя неуверенно, понимая, что формально РСФСР уже выполнила условия Брест-Литовского мира фактом вступления в переговоры. И заставить российских посланцев идти дальше, как бы того не хотелось, было весьма проблематичным, особенно в условиях нараставших кризисных явлений в Украине.

Очевидно в такой ситуации скорее актом отчаяния, нежели конструктивным шагом, стала нота украинской делегации 3 октября. Превентивно идя на определенные территориальные уступки (отказ от претензий на западную и юго-западную полосу Орловщины (в районах Трубчевска и Севска) западного выступа Курщины, Курского района на юг от реки Сейм и широкой полосы Воронежчины на север от Коротьяка в районе Боброва и Новохоперска), авторы документа ультимативно требовали проводить ускоренными темпами работу по установлению государственной границы между Украиной и РСФСР[837].

Ответ желали получить уже 7 октября 1918 г. В случае отказа украинская делегация «будет вынуждена признать, что дальнейшее продолжение мирных переговоров с Россией на киевской почве стало невозможным, и что поэтому мирные переговоры должны прерваться до выбора иного момента и более подходящих условий для окончания дела»[838].

У российских дипломатов нервы оказались крепкими, от конкретных обязательств они уклонились под предлогом необходимости получения новых инструкций из Москвы[839]. Одновременно выразили очередную просьбу на некоторое время прервать мирные переговоры. С того момента их собственно и прекратили, о чем украинская делегация официально заявила в декларации о сложении полномочий[840]. Совет Министров Украинской Державы принял специальное решение разрешить российской делегации покинуть пределы Украины «только при условии свободного и безопасного пропуска государственных поездов на Украину и освобождения тех граждан, которых будет требовать украинское правительство». Договоренность по этому вопросу была достигнута 11 ноября (в день победы революции в Германии) и тогда же российской делегации было предложено оставить пределы Украины[841].

Так завершились мирные украинско-российские переговоры 1918 г.

Подытоживая, очевидно можно прийти к непреложному выводу: если не абстрагировать дипломатическую деятельность от общеполитических, общеевропейских процессов, то киевские переговоры с самого начала в целом были обречены на неудачу, что, конечно, не исключало некоторых договоренностей по неотложным, тактическим моментам. Стратегический расчет В. И. Ленина, большевиков на то, что ситуация в близком будущем кардинально изменится, оправдывался. А с ним созревали и условия для денонсации Брестского мира во всех его слагаемых – в том числе и относительно «украинских пунктов». Дипломаты же на своем «фронте» старательно исполняли свою вспомогательную роль.

3. «Крымский узел»

Если Центральная Рада стремилась очень взвешено, аккуратно, дипломатично, с необходимыми теоретическими обоснованиями, в частности, внимательным учетом этнографического фактора, подходить к проблеме отношений с Крымом, то этого совсем нельзя сказать о гетманате П. П. Скоропадского. Придя к власти по инициативе и при помощи оккупационных сил в результате государственного переворота, режим, похоже, не очень заботила обоснованность аргументации принимаемых решений. Во главу угла безапелляционно выдвигался военно-стратегический интерес, желание во что бы то ни стало укрепиться в статусе черноморской державы, для чего необходим был собственный флот, а Крым тут должен был стать природным форпостом.

Уже 7 мая 1918 г. на заседании правительства при рассмотрении вопроса о границах Украины было постановлено: «Признать границами первоначально намеченную на карте, представленной военным министром, границу с соответствующею этнографическим условиям, причем обратить особое внимание на необходимость присоединения Крыма к Украине»[842].

Что в данном случае понимали под термином «этнографические условия» министры Украины, и среди них военный министр А. Ф Рогоза (Рагоза) – неясно. Во всяком случае, в качестве критерия относительно необходимости присоединения Крыма к Украине данный аргумент явно не подходит. Не проясняет ситуацию и примечание, данное к употребленной категории составителями документального сборника, как якобы демаркационной линии между украинско-немецкими войсками и Красной армией на северных границах Украины[843].

Скорее всего, понятие присутствует в документе, так сказать, «для красного словца» и ровным счетом ничего не означает в реальности. Гораздо прозрачнее продолжение процитированного выше протокола: «Заслушав в этом последнем отношении (т. е. о присоединении Крыма к Украине. – В. С.) заявления Гетмана о переговорах его с германским послом и о намерении его послать германскому послу письмо от своего имени, в котором подтверждалась бы необходимость присоединения Крыма к Украине, – одобрить посылку такого письма с тем, чтобы дополнительные по этому предмету данные по одобрении их Советом Министров были сообщены министром иностранных дел германскому правительству»[844].

Буквально на следующий день, после выражения