Игра - Эль Кеннеди

– Закрыт, – говорю я ему. – И я это понимаю. Сохнуть по девушке, у которой есть парень, – полный отстой. Более того, это означает, что ты делаешь что-то неправильно. Ты потратил впустую почти три года, Ти-Джей. Но есть и хорошая новость: у тебя осталось в университете еще целых полтора года. У тебя куча времени, чтобы себя показать.

– Мне надоело себя показывать, – спорит он. – После тебя я больше не хочу.

Я сглатываю негодование. Похоже, ему не приходит в голову, что он никогда себя передо мной не проявлял, ни разу не показывал свои чувства ко мне – он просто стоял, пассивно ожидая, что я замечу, что он в меня влюблен. Видимо, для него это было легче, чем проявлять свои чувства.

Но почему, черт побери, я этого не заметила? Страдание заползает ко мне в горло, пока я вспоминаю, сколько раз Нико и даже Хантер говорили мне, что я нравлюсь Ти-Джею. Я этого не видела.

Или, может быть, не хотела видеть.

Может быть, как Ти-Джей, как все в этом мире, я выбрала более легкий путь. По крайней мере, подсознательно. Может быть, было проще остаться слепой к настоящим чувствам Ти-Джея, посчитать его нуждающимся другом, чем подумать, что эти чувства могут значить для нашей дружбы.

– Ти-Джей, – тихо говорю я и впервые за пять минут… двигаюсь. Я протягиваю ему руку. Мои пальцы трясутся так сильно, как не тряслись никогда. Мне так страшно, что мне кажется, я неизбежно написаю в штаны.

Он смотрит на мою заметно дрожащую руку и с печалью в глазах смахивает со своего лица снежинки.

– Тебе страшно, – бормочет он. – Я не хочу, чтобы тебе было страшно.

– Тогда спустись со мной с этого карниза, – прошу я.

Он не отвечает.

Я роняю руку и снова сильно прижимаю ее к телу.

До нас доносится еле различимый шум голосов. Внизу собралась толпа. Я вижу полицейских в униформе и задумываюсь, нет ли среди них того, который арестовал нас с Хантером. Офицера Болмана. Того болвана. На небольшой парковке перед общежитием стоит карета скорой помощи и несколько полицейских машин.

– Мне незачем тут оставаться, – бормочет Ти-Джей. – Я лучше умру, чем опять буду вести эту тупую дерьмовую жизнь.

– Ты можешь не умереть, – замечаю я.

– Тут четыре этажа. Падать метров пятнадцать.

– Вероятность смерти от падения с четвертого или пятого этажа только пятьдесят процентов. От тридцати метров, да, ты, наверно, умрешь. – Я изгибаю бровь. – Но большинство падений с этой высоты не смертельны.

У него сверкают глаза.

– У меня нет настроения слушать твою бредовую статистику, Деми.

– Она не бредовая. Я только сегодня разговаривала об этом с папой.

– С чего вдруг, черт возьми, вы об этом разговаривали?

– Потому что папа оперировал мужчину, который выпал из окна с высоты около двадцати метров. Он пытался выкурить сигарету втайне от жены, поэтому высунулся из окна и потерял равновесие. Упал головой на тротуар. – Я сглатываю. – Рассказать тебе, что с ним случилось?

– Он пережил это большое приключение, и, хотя его жена развелась с ним из-за того, что он втайне от нее курил, теперь он живет долго и счастливо с горячей медсестрой, которая обтирала его губкой, – с сарказмом говорит Ти-Джей. – Мораль истории: жизнь всегда стоит того, чтобы ее прожить. Хорошая попытка, Деми.

Я безрадостно смеюсь.

– Нет. Он выжил, но у него треснул череп, что привело к субдуральной гематоме. Мой отец прооперировал его, но повреждения были слишком серьезными. Он еще жив, но у него сильно пострадал мозг. Он больше никогда не будет жить нормальной жизнью. О, и у него не видит один глаз, потому что падение повредило глазной нерв. Еще рано говорить о размерах когнитивных повреждений, но папа не питает особых надежд.

Ти-Джей выглядит потрясенным. Он пугающе молчит, и его взгляд приклеен к земле под нами.

Тьму прорезают мигающие красно-синие огни. Луну заслоняют тяжелые облака, и падающий снег ослепляет меня своей белизной на фоне чернильного неба. Несмотря на собравшуюся перед Бристол-Хаусом толпу, кажется, что мы с Ти-Джеем сейчас единственные люди на всем свете.

Мой желудок скручивается узлами, пока я ломаю голову, думая, что еще сказать. Как ему помочь.

– Что ж, – тихо говорю я. – Вот такие дела.

На его лице промелькнула боль.

– Вот такие дела.

Хантер

Я ни хрена не понимаю, что происходит, когда врываюсь в раздевалку. Парни все уже в экипировке. Я один одет не полностью, и мне сейчас абсолютно на это плевать. Отец Деми следует за мной по пятам, шокируя каждого из моих товарищей по команде своим видом. У тренера взлетают брови.

– А это еще кто? – спрашивает он.

– Это отец Деми, – объясняю я. – Доктор Маркус Дэвис.

– Ого, – выпаливает Баки, таращась на нашего гостя. – Вы быстро сюда доехали! Новости появились буквально только что.

– Что вообще происходит? – спрашивает доктор Дэвис, игнорируя всех, кроме единственного взрослого в комнате.

Дженсен протягивает руку.

– Чад Дженсен, и, боюсь, я не могу ответить на ваш вопрос. У меня есть только размытая фотография на телефоне.

– Это Деми, – говорю я сквозь сжатые зубы.

Доктор Дэвис угрюмо кивает.

– Это моя дочь. Где находится это место? Бристол-Хаус?

– Это общежитие в западном конце кампуса, – объясняет Мэтт. – Идти десять минут, ехать две минуты.

Доктор Дэвис уже у двери.

– Дэвенпорт! – кричит он. – Мне нужно, чтобы ты показал, где это.

Мои ноги не сдвигаются с места. Потому что… команда вот-вот выйдет на лед. Эта игра решит, кто выйдет в финал конференции НХЛ, а оттуда пройдет на национальный турнир. В «Замороженную Четверку».

Но я не могу сейчас играть в хоккей. Моя девушка стоит на чертовой крыше посреди февраля, пытаясь отговорить суицидника. Я просмотрел несколько твитов в трансляции, которую показал мне Мэтт, и сделал вывод, что там не просто тусуется двое людей. Ти-Джей явно грозится прыгнуть.

Я запускаю обе руки в волосы. У меня дико дрожат пальцы. На мне щитки, хоккейные штаны и носки. А наверху только майка. Налокотники и ошейник беспорядочно вывалены из шкафчика. Нагрудник лежит на скамье.

Жестко сглатывая, я обвожу взглядом комнату. Я вот-вот нарушу каждое правило из руководства капитана.

Я хотел быть хорошим капитаном. Я хотел ставить команду на первое место, поддерживать своих парней, быть терпеливым с ними, следовать всем правилам, которые я собирал с начала сезона. Я обещал себе, что не дам девушкам вмешиваться в хоккей, и вот сейчас я готов вышвырнуть руководство капитана из окна… из-за девушки.