Лавка чудес - Жоржи Амаду

– Все это очень хорошо, дамы и господа! Все эти торжества в честь местре Аршанжо, проведенные в декабре месяце и собравшие цвет баиянской интеллигенции, – все это правильно, чудесно, но…

– Если сейчас поднести к его рту зажженную спичку, воздух около рта вспыхнет… – шепнул президент Института губернатору, но по лицу его было видно, что он испытывает к оратору огромную симпатию: сиплый голос майора Дамиана де Соузы и крепкий водочный перегар, которым он дышит, в тысячу раз приятнее, чем лицемерная речь и зловещий взгляд трезвенника Батисты.

Простерев руки, майор перешел к заключительной части своего выступления, в голосе его послышалось рыдание:

– Столько собраний, речей, столько похвал. Педро Аршанжо, который их заслужил, он заслужил и большего, – но есть и обратная сторона медали! Члены семьи, потомки Педро Аршанжо, плоть от плоти его, прозябают в крайней нищете, погибают от голода и холода. Как раз здесь, добросердечные дамы и господа, в этом пышном праздничном зале страдает близкая родственница Аршанжо, мать семи детей, ожидающая восьмого, вдова, оплакивающая горячо любимого мужа, ей нужны врач, больница, лекарства, деньги, чтоб прокормить детей… Здесь, в этом зале, где воздавалось столько хвалы Педро Аршанжо, здесь… – Он указал на мулатку, сидевшую в зале: – Встаньте, дочь моя, поднимитесь, пусть все видят, в каком состоянии находится близкая родственница бессмертного Педро Аршанжо, нашей славы и гордости, славы Баии, Бразилии, слава родины!

Мулатка поднялась с кресла и стояла, потупившись, не зная, куда девать руки: огромный живот, стоптанные наискось каблуки, ветхое платье – образ крайней нужды. Чтобы разглядеть ее, многие вставали.

– Дамы и господа, я прошу у вас не хвалебных эпитетов, прошу пожертвовать обол этой бедной женщине, в чьих жилах течет кровь Аршанжо!

Сойдя с трибуны, Дамиан стал обходить зал со шляпой в руке. Начал с президиума и дошел до последнего ряда, не пропустив никого.

– Этим примерным актом христианского милосердия мы заканчиваем наше собрание, – объявил губернатор, а майор высыпал в подол смущенной мулатки содержимое шляпы, целый ворох ассигнаций разного достоинства. Покончив с этим, взял под руку Арно Мело:

– Послушай, друг любезный, не угостишь ли пивом, горло пересохло, сил нет, а я без гроша.

Они направились в бар «Мужской разговор». С ними – Ана Мерседес. Она наконец бросила якорь в бухте популяризации и рекламы и шла об руку с Арно Мело. Оказалась неоценимым сотрудником по налаживанию контактов, перед ее аргументами не мог устоять ни один клиент. На улице Арно обратился к майору:

– Разрешите, я ее поцелую, а то я битых три часа не ощущал вкуса ее губ и, выслушав столько вздора, стражду и пропадаю.

– На здоровье, милый мой, отведи душу, но побыстрее и не забудь про пиво. А потом, если хочешь, я укажу вам очень приличный дом, где бывал сам Аршанжо.

Зал понемногу пустел. Профессор Фрага Нето, усы и бородка которого поседели, но нрав оставался задиристым и боевым, подошел к несчастной близкой родственнице Педро Аршанжо.

– Я дружил с Аршанжо, дитя мое, но не знал, что у него была семья, дети. Чья вы дочь и кем ему приходитесь?

Еще не оправившись от смущения, крепко сжимая в руках простенькую сумку, куда она запихала деньги – первый раз в жизни видела столько денег сразу! – мулатка подняла глаза на подошедшего к ней любопытного старика:

– Сеньор, я не знаю. И с этим самым сеу Аршанжо я не знакома, не ведаю, кто он такой, вот здесь только о нем и услышала. А насчет остального не сомневайтесь, все верно: нужда, малые дети, ну, не семь, а четверо-то есть, вот что, да и муж мой не помер, а ушел и оставил меня без гроша… Что ж мне было делать? Я пошла к майору просить помощи, нашла его в баре «Триумф», а он говорит, нет, мол, у меня денег, но пойдем, я знаю, где тебе помогут. Вот и привел меня сюда…

Женщина улыбнулась и пошла к выходу, качая бедрами, хоть ей и мешал живот; покойный Аршанжо тоже ходил вразвалку, в походке у нее было сходство с ним.

Профессор Фрага Нето улыбнулся ей в ответ, покачал головой. От первоначальной идеи Зезиньо Пинто до речи Батисты об охране Традиции и Собственности – «ну и скотина, с ним поосторожней!» – все в юбилейных торжествах было лицемерием и фарсом, букетом нелепиц. Пожалуй, единственной правдой и оказалась выдумка майора с этой голодной беременной мулаткой, бедной и честной, мнимой, нет – подлинной родственницей Аршанжо, это его народ, его мир. В памяти всплыли строки: «Народный вымысел есть единственная настоящая правда, и никакая власть не сможет ни похерить ее, ни растлить».

На карнавал 1969 года школа самбы «Дети Тороро́» представила композицию «Педро Аршанжо в четырех картинах», которая имела шумный успех и была удостоена различных премий. Под музыку композитора Валдира Лимы, победившего на конкурсе восьмерых своих собратьев, школа прошла по городу, распевая:

Наконец-то Ана Мерседес стала Розой де Ошала и не уступила ей в красоте и соблазнительности. Без пояса и лифчика, в кружевной батистовой юбке, бросая вокруг томные, многообещающие взгляды – «коль совладаешь со мной…», – Ана свела с ума весь город. Кто не мечтал о пышных бедрах, гибкой талии и прочих прелестях! Когда она танцевала, пьяные в масках падали к ее ногам.

В свите Аны Мерседес выступали лучшие танцоры, и каждый изображал какое-нибудь действующее лицо: вот Лидио Корро, Будиан, Валделойр, Мануэл де Прашедес, Аусса и Пако Муньос. На специально оборудованной повозке – аллегорическая группа, афоше «Дети Баии»: Посол, Танцор, Зумби и Домингос Жоржи Вельо, негры из Палмареса, солдаты империи – начало борьбы. Группа надсаживалась в песне:

Кирси, снег и лен, красавица из Скандинавии, одетая Утренней Звездой, возглавляла пасторил. Не один десяток женщин, составлявших добрую часть женской секции школы, куда принимают красавиц, звезд, принцесс, матрон из светского общества, возлежали в соблазнительных позах на гигантском ложе, занимавшем всю повозку. Впереди, на небольшом помосте, церемониймейстер держал плакат с объяснением аллегории, для которой собрали на одном гигантском ложе столько женщин: «Сладкое ремесло Педро Аршанжо». Женщина болтали и смеялись: содержанки, кумушки, девицы, замужние, проститутки; негритянки, белые, мулатки, Сабина дос Анжос, Розенда, Розалия, Ризолета, задумчивая Теренсия, Келе, Деде. Каждая в свой черед, прямо с ложа, полураздетая, выходила в круг плясать самбу:

С барабанами, погремушками и бубенцами проходит кандомбле, идут жрицы, иаво и ориша. Прокопио корчится от ударов хлыста в зловещем хороводе полицейских агентов, Огун, огромный негр ростом под крышу, гонит по улице комиссара полиции Педрито Толстяка, намочившего со страху штаны. Непобедимый танец продолжается.