Война и мир. Том 3-4 - Лев Толстой

Лицо хотело что-то сказать. Элен перебила его.

— Eh bien, oui, — сказала она, — peut etre qu`il a pour moid`autres sentiments que ceux d`un pere, mais ce n`est; pas une raison pour queje lui ferme ma porte. Je ne suis pas un homme pour etre ingrate. Sachez,Monseigneur, pour tout ce qui a rapport a mes sentiments intimes, je ne rendscompte qu`a Dieu et a ma conscience, [Ну да, может быть, чувства, которые онпитает ко мне, не совсем отеческие; но ведь из-за этого не следует же мнеотказывать ему от моего дома. Я не мужчина, чтобы платить неблагодарностью. Дабудет известно вашему высочеству, что в моих задушевных чувствах я отдаю отчеттолько богу и моей совести. ] — кончила она, дотрогиваясь рукой до высокоподнявшейся красивой груди и взглядывая на небо.

— Mais ecoutez moi, au nom de Dieu. [Но выслушайте меня,ради бога. ]

— Epousez moi, et je serai votre esclave. [Женитесь на мне,и я буду вашею рабою. ]

— Mais c`est impossible. [Но это невозможно. ]

— Vous ne daignez pas descende jusqu`a moi, vous… [Вы неудостаиваете снизойти до брака со мною, вы…] — заплакав, сказала Элен.

Лицо стало утешать ее; Элен же сквозь слезы говорила (как бызабывшись), что ничто не может мешать ей выйти замуж, что есть примеры (тогдаеще мало было примеров, но она назвала Наполеона и других высоких особ), чтоона никогда не была женою своего мужа, что она была принесена в жертву.

— Но законы, религия… — уже сдаваясь, говорило лицо.

— Законы, религия… На что бы они были выдуманы, ежели бы онине могли сделать этого! — сказала Элен.

Важное лицо было удивлено тем, что такое простое рассуждениемогло не приходить ему в голову, и обратилось за советом к святым братьямОбщества Иисусова, с которыми оно находилось в близких отношениях.

Через несколько дней после этого, на одном из обворожительныхпраздников, который давала Элен на своей даче на Каменном острову, ей былпредставлен немолодой, с белыми как снег волосами и черными блестящими глазами,обворожительный m-r de Jobert, un jesuite a robe courte, [г-н Жобер, иезуит вкоротком платье, ] который долго в саду, при свете иллюминации и при звукахмузыки, беседовал с Элен о любви к богу, к Христу, к сердцу божьей матери и обутешениях, доставляемых в этой и в будущей жизни единою истинною католическоюрелигией. Элен была тронута, и несколько раз у нее и у m-r Jobert в глазахстояли слезы и дрожал голос. Танец, на который кавалер пришел звать Элен,расстроил ее беседу с ее будущим directeur de conscience [блюстителем совести];но на другой день m-r de Jobert пришел один вечером к Элен и с того временичасто стал бывать у нее.

В один день он сводил графиню в католический храм, где онастала на колени перед алтарем, к которому она была подведена. Немолодойобворожительный француз положил ей на голову руки, и, как она сама потомрассказывала, она почувствовала что-то вроде дуновения свежего ветра, котороесошло ей в душу. Ей объяснили, что это была la grace [благодать].

Потом ей привели аббата a robe longue [в длинном платье], онисповедовал ее и отпустил ей грехи ее. На другой день ей принесли ящик, вкотором было причастие, и оставили ей на дому для употребления. Посленескольких дней Элен, к удовольствию своему, узнала, что она теперь вступила вистинную католическую церковь и что на днях сам папа узнает о ней и пришлет ейкакую-то бумагу.

Все, что делалось за это время вокруг нее и с нею, все этовнимание, обращенное на нее столькими умными людьми и выражающееся в такихприятных, утонченных формах, и голубиная чистота, в которой она теперьнаходилась (она носила все это время белые платья с белыми лентами), — все этодоставляло ей удовольствие; но из-за этого удовольствия она ни на минуту неупускала своей цели. И как всегда бывает, что в деле хитрости глупый человекпроводит более умных, она, поняв, что цель всех этих слов и хлопот состоялапреимущественно в том, чтобы, обратив ее в католичество, взять с нее денег впользу иезуитских учреждений {о чем ей делали намеки), Элен, прежде чем даватьденьги, настаивала на том, чтобы над нею произвели те различные операции,которые бы освободили ее от мужа. В ее понятиях значение всякой религиисостояло только в том, чтобы при удовлетворении человеческих желаний соблюдатьизвестные приличия. И с этою целью она в одной из своих бесед с духовникомнастоятельно потребовала от него ответа на вопрос о том, в какой мере ее браксвязывает ее.

Они сидели в гостиной у окна. Были сумерки. Из окна пахлоцветами. Элен была в белом платье, просвечивающем на плечах и груди. Аббат,хорошо откормленный, с пухлой, гладко бритой бородой, приятным крепким ртом ибелыми руками, сложенными кротко на коленях, сидел близко к Элен и с тонкойулыбкой на губах, мирно — восхищенным ее красотою взглядом смотрел изредка наее лицо и излагал свой взгляд на занимавший их вопрос. Элен беспокойноулыбалась, глядела на его вьющиеся волоса, гладко выбритые чернеющие полныещеки и всякую минуту ждала нового оборота разговора. Но аббат, хотя, очевидно,и наслаждаясь красотой и близостью своей собеседницы, был увлечен мастерствомсвоего дела.

Ход рассуждения руководителя совести был следующий. Вневедении значения того, что вы предпринимали, вы дали обет брачной верностичеловеку, который, с своей стороны, вступив в брак и не веря в религиозноезначение брака, совершил кощунство. Брак этот не имел двоякого значения,которое должен он иметь. Но несмотря на то, обет ваш связывал вас. Вы отступилиот него. Что вы совершили этим? Peche veniel или peche mortel? [Грехпростительный или грех смертный?] Peche veniel, потому что вы без дурногоумысла совершили поступок. Ежели вы теперь, с целью иметь детей, вступили бы вновый брак, то грех ваш мог бы быть прощен. Но вопрос опять распадается надвое:первое…

— Но я думаю, — сказала вдруг соскучившаяся Элен с своейобворожительной улыбкой, — что я, вступив в истинную религию, не могу бытьсвязана тем, что наложила на меня ложная религия.

Directeur de conscience [Блюститель совести] был изумленэтим постановленным перед ним с такою простотою Колумбовым яйцом. Он восхищенбыл неожиданной быстротой успехов своей ученицы, но не мог отказаться от своеготрудами умственными построенного здания аргументов.

— Entendons nous, comtesse, [Разберем дело, графиня, ] —сказал он с улыбкой и стал опровергать рассуждения своей духовной дочери.