Апрельская ведьма - Майгулль Аксельссон

Та история в Мьёльбю стала ее уголовным дебютом, хотя сама-то она ничего такого не сделала. Но именно тогда она впервые узнала, как выглядит уголовка изнутри. Дог крикнул своим, чтобы сваливали в Манторп, когда его повели в наручниках и все такое, но он не возражал, чтобы и ее тоже потащили на допрос. Это ей польстило, хоть она и опасалась, что история дойдет до Муталы, что Старуха Эллен пронюхает, что Биргитту сцапала полиция. Тогда скандал! Это как пить дать. Правда, Старуха в последние годы малость поумнела — только молча кивнула, когда, например, Биргитта предупреждала: пусть ее не ждут к семейному ужину в канун Иванова дня, и ночью тоже. Но узнай она, что кого-то из «ее девочек» забрали в полицию, ее наверняка кондрашка хватила бы.

Кондрашка ее таки настигла. Когда много месяцев спустя начался суд над Догом, все уже произошло. Словно в тот год осень началась в канун Иванова дня, и словно тогда уже было ясно, что она окажется печальной.

Но поначалу все шло хорошо. К вечеру их отпустили, и когда они уже спускались по лестнице полицейского участка, Дог на мгновение поймал руку Биргитты, поспешно пожал ее и рассмеялся, прежде чем снова ухватиться, как обычно, за запястье. Сумерки были нежно-розовые, город лежал перед ними теплый и неподвижный, как спящая кошка, но Догу не хотелось тишины и пастельных красок, он жаждал действия. Они отправятся дальше, в Манторп, прямо сейчас, уж там они позабавятся!

Их встречали как победителей, вся мутальская ватага испустила вопль, когда они час спустя въехали в кемпинг, снова врубив Элвиса на всю катушку. Дог сдвинул на лоб свои темные очки и ухмыльнулся, а Биргитта хохотала, предвкушая, как легко и непринужденно будет отвечать на вопросы других девчонок — как и что там было, и что да как сказал полицейский, и еще всякое-разное.

Но всего через несколько часов общий настрой переменился. А все из-за Сигге Гетинга, он, как обычно, распустил свой длинный язык, — дернуло его подойти, пошатываясь, к Догу и, положив ему свою клешню на плечо, пролепетать слюнявыми губами в ухо:

— Мать твою, Дог! Ну ты и здоров, — не думал я, что ты свалишь старуху одним ударом...

Дог, ясное дело, взбеленился — он встал и сорвал с себя куртку. Сигге Гетинг упал перед ним на колени и сложил руки, словно в молитве:

— Не бей меня, добрый господин! Побей лучше мою девчонку!

В следующий миг он уже вскочил на ноги и проворно, как обезьяна, шмыгнул за спину Аниты, притворяясь, что прячется:

— Бей ее! Давай! Она вон сильная какая! А то завтра сгоняем в Шеннинге, найдем там какого-нибудь старикашку, палку я у него отниму, честное слово, так что сможешь лупить его, сколько влезет, — не боись!

Тут Дог побелел весь и так рассвирепел, что даже почти протрезвел, губы сжаты, ноздри раздуваются, как у быка, пальцы то сжимаются, то разжимаются, наконец он стиснул кулаки и выставил их вперед. Одним движением он отшвырнул прочь Аниту и набросился на Сигге Гетинга: сгреб его за грудки и приподнял вверх, так что тот какое-то время барахтался в воздухе, а потом отпустил, наподдав своим кулачищем. Сигге шлепнулся навзничь и долго лежал не шевелясь, тараща глаза в блекло-голубое небо и словно не замечая сочащейся из ноздри крови. Потом медленно поднял руку, провел ею под носом, затем сунул в рот указательный палец и покачал передний зуб. После чего приподнялся, опираясь на локоть, и сплюнул в траву кровавый сгусток.

— Мать твою, — сказал он и снова опустился в траву. — Не думал я, Дог, что ты так заведешься...

Дог все сжимал кулаки и сопел, как бешеный бык. Ему мало было одного удара, чтобы выпустить гнев, хотелось бить и бить, вмазать обидчику еще, и покрепче, но он, само собой, не мог бить лежачего — в особенности после происшествия на Рыночной площади в Мьёльбю. Сигге умело пользовался ситуацией, он преспокойненько лежал себе, прикрыв рукой лоб, и мотал головой, изображая сильнейшее огорчение, а ручеек крови под носом дрожал и все время менял русло.

— Нет, — сказал он. — Мне и в голову не приходило, Дог, что ты так обозлишься. Такой парень, как ты, и «крайслер» у него самый лучший в целой Мутале, и ебись не хочу... Да мы, бля, просто от зависти, разве ты не понял! Тебе ведь такая везуха! Не появился бы ты, мы бы все и дальше драли Биргитту по очереди, а то она успела отпустить товар только половине, как ты пожаловал и прикрыл лавочку. Пойми и нас, бля, нас еще много, кому не обломилось, а мы только слюнки глотаем...

Бледный свет Ивановой ночи поглотил все цвета, все вдруг стало серым: трава, машины, розовая Биргиттина блузка. Все стихло вокруг них, словно стеклянный купол опустился с небес, накрыв всю мутальскую компанию, купол, заставивший ее сбиться в круг и загородивший от голосов и звуков других компаний, собравшихся в том же кемпинге.

Кто-то рассмеялся, Биргитта тут же глянула туда и увидела, что это Крошка Ларе, а его новенькая подружка-малолетка захихикала вдогонку. Строй сделался плотнее, и вдруг Биргитта обнаружила, что она уже не часть этого круга, она — внутри него — вместе с Догом и Сигге Гетингом. Остальные, отступив на шаг, сомкнули строй у нее за спиной.

Дог по-прежнему стоял неподвижно, но губы его уже не были плотно стиснуты, а кулаки разжались, и руки, как плети, беззащитно повисли вдоль тела. Сигге Гетинг вдруг небрежно закинул ногу на ногу с таким видом, будто загорает на пляже. Потом еще раз провел пальцем под носом, внимательно поглядев на кровь, а потом снял левую руку со лба и принялся прихлопывать в ладоши:

— Ах, быть бы мне...

Этот его шепоток был достаточно громким, чтобы вся компания расслышала и поняла. Вмиг стеклянный колпак наполнился ритмическим прихлопыванием, мигом все ладоши уже отбивали единый ритм, и все шептали в один голос, за доли секунды из тихого шелеста превратившийся в рев урагана:

...Биргиттой тоже,

подлатала б манду кожей,

объезжала б я дома,

всем давала б задарма...

Краем глаза Биргитта видела, как Сигге Гетинг медленно сел, как потом поднялся на ноги, не переставая хлопать и не сбиваясь с ритма, как он медленно обернулся и затянул по второму разу, как опустился на колени и с ухмылкой двинулся по кругу, поневоле заставляя остальных ускорять темп и выкрикивать все громче, до тех пор пока стеклянный купол над ними не раскололся, рассыпавшись на тысячу острых осколков. Круг распался, единый хор развалился на множество отдельных голосов, глаза, только что ясные и сверкающие, как стекло, снова стали такими же маслеными, как перед тем, как опустился стеклянный купол. Тут Сигге Гетинг выбросил вверх руку жестом победителя, вытер окровавленные пальцы о горлышко бутылки и, улюлюкая, выпил.

А Дог и Биргитта все стояли и глядели друг на друга.

Это был их первый разрыв. Той осенью они несколько раз видели друг дружку издалека, но не заговаривали. Однако, когда та история в Мьёльбю дошла до суда, Биргитта свидетельствовала в пользу Дога, говорила, что старуха сама была виновата, она сама выскочила и подставилась, когда Дог просто размахивал руками в воздухе. Тем не менее домой Биргитте пришлось ехать одной, Дога отправили прямиком в тюрьму для несовершеннолетних, потому что теперь им приспичило его наказать, хотя до этого он почти полгода как шлялся по Мутале. Может, это и к лучшему: было бы хуже, если бы его отпустили, а он бы отказался отвезти ее домой, если бы и после процесса он смотрел на нее таким же пустым и равнодушным взглядом, как тогда, когда она покидала загон для свидетелей.