Змеиное гнездо - Томас Гиффорд

Том Боханнон не позволял себе вспоминать о столкновении с Дрискиллом на темной лестнице. Глупость. Он никогда бы не поверил, что мог так оплошать, но что случилось, то случилось. Этот Дрискилл – здоровенный мудак, и все пошло насмарку. Он лежал на кровати в номере гостиницы Летучего Боба и смотрел телевизор. Видел парня, который свалился с лесов центра съездов, пролетел триста футов и уцелел, всего лишь вывихнув лодыжку. Поразительный случай. Просто поразительный.

Он открыл биографию Тома Пэйна, краем уха прислушиваясь к репортажу об игре юношеских команд в Питтсбурге. Там, в Питтсбурге, начинался дождь, но комментатор полагал, что ребята сумеют доиграть матч. Ему было хорошо. Прохладно, спокойно; все, что надо сделать, – сделано. Он взглянул на часы и стал читать дальше о том, как Пэйн во французской тюрьме ожидал решения: отрубят ли ему голову. Вашингтонское правительство бросило его на произвол судьбы, официальная политика требовала оставить всякого американца, путешествующего за границей, во власти законов соответствующей страны. Бедолага. Ему не помешала бы помощь. Но Том Пэйн был не в обиде. Он провозгласил себя гражданином мира – а не одной-единственной страны – и готов был держаться принципов даже ценой жизни. В этом Том Боханнон был заодно с Пэйном. Он считал, что, как и Пэйн, верен основным принципам, среди которых был принцип абсолютной верности себе. Гражданин Пэйн был лишь одним из многих героев в личном пантеоне Боханнона. Патрик Генри – мальчишка, шпион-любитель, но не достижения его остались в истории, а смерть, ставшая образцом для всех, кто был призван умирать за свою страну. И еще Вашингтон. Том Боханнон с трудом сдерживал слезы, думая о Джордже Вашингтоне. А этот… – этот готов разоружить разведку, оставить свой народ беззащитным перед враждебным, все более жестоким миром – и еще взывает к памяти Эвана Аллена и его ребят и называет себя зачинателем новой американской революции! От мысли о таком кощунстве Том захлебывался желчью.

Комментатор вопил, перекрикивая шум толпы, и игроки мчались к базам, теряя шлемы, взметая из-под ног брызги грязи.

В дверь постучали. Боханнон взглянул на часы, прошел к двери и открыл.

Ему протянули письмо.

– Мистер Клэйтон, сэр, это доставили для вас.

Боханнон принял простой конверт для деловой переписки. Пошарил в кармане и подал посыльной – светловолосой миловидной девчушке – долларовую бумажку.

– Спасибо.

– Не за что. – Она приветственно взмахнула рукой и убежала по коридору.

Том вскрыл конверт.

«Будьте готовы выступить на защиту Америки».

Он медленно улыбнулся. Он всегда готов защитить Америку.

Он вышел из номера и прошел два квартала до платного телефона. Достал карточку «Спринт» на имя Эндрю Клэйтона, сунул ее в прорезь и набрал номер междугородной связи. Послушал гудки, потом голос произнес:

– Больница Святого Петра.

– Здравствуйте, это Боб Макдермотт из Белого дома. Вы не могли бы соединить меня с этажом, где помещается миссис Бенджамин Дрискилл?

– Это четвертый в западном крыле. Одну минуту.

Он услышал щелчок и опять гудки.

– Четвертый западный.

– Здравствуйте, это Боб Макдермотт из Белого дома. Президент просил меня справиться о состоянии миссис Дрискилл.

– О, мистер Макдермотт, разве я не с вами сегодня говорила?

– Вполне возможно. Нас здесь трое или четверо – тех, кто постоянно хочет быть в курсе. Как она? Есть перемены?

– Это мистер Макдермотт?

– Да.

– Прошу прощения, но к тому, что сказала раньше, ничего добавить не могу.

– Ну что ж, отсутствие новостей – хорошая новость. Во всяком случае неплохая. – Он помолчал, размышляя. – Не забывайте о молитвах.

– Нет-нет, мы все помним. Наверно, мы, сиделки, молимся больше всех на земле.

– Президент очень доволен всеми сотрудниками больницы Святого Петра. Доброй ночи.

Он вернулся к себе, радуясь, что оставил позади удушающую жару, снова включил телевизор… Происходило что-то странное. Ему понадобилось помочиться, а когда он вернулся в комнату, застегивая молнию, корреспондент на экране сходил с ума. Кто-то умер.

На борту борта номер один президент играл в покер с Артуром Финли из «Нью-Йорк таймс», двумя парнями из «Ньюсуик» и Линдой, которая только что взяла самый большой куш за игру на роял-флеш. Было вдоволь шуток и смеха и самоуничижительных, в духе фатализма, рассуждений президента о том, чем он займется, если не будет выдвинут на новый срок. Корреспонденты считали, что он на удивление безмятежен.

– Для человека, который только что продул тридцать пять зеленых, – заметил Ларри Томсон, пиарщик, родившийся и выросший, как ни странно, в Сентс-Ресте.

К игрокам неожиданно вышел второй пилот, известный под дружеской кличкой Большой Билл. Лицо этого крепкого курчавого мужчины выражало озабоченность.

– Простите, мистер президент, мы только что получили сообщение из аэропорта О'Хара и из кордона службы безопасности… Там авария на полосе. Толком ничего неизвестно. Но нам не дадут посадки, пока как следует не разберутся. Мы задерживаемся. Ничего особенного, просто от этой кляксы на экране радара лучше держаться подальше. – Он взглянул на карточный стол. – От лица Америки хотел бы поздравить первую леди с выдающимися успехами в покере.

– Спасибо, капитан, – улыбнулась Линда.

– Еще одно доказательство ее везения, – сказал президент. – Спасибо, что предупредили. Держите нас в курсе, Билл. Надолго задержимся?

– Может, на полчаса. Или на час. Невозможно угадать, пока не узнаем, что там стряслось.

– Хорошо, Билл, но не забывайте, что у нас плотный график.

Миллионы телезрителей не сразу осознали, что произошло у них на глазах. Потом им не раз напоминали о войне в Персидском заливе 1991 года, когда все происходящее представлялось компьютерной игрой: клубы дыма, бомбы, оставляющие за собой дымный след – все чуточку нереально. Другие, помнившие относительно давние времена, вспоминали убийство Кеннеди и – микросекунду спустя – убийство Ли Харви Освальда, словно слившиеся в одно мгновение памяти.

Р-38 катил по полосе, сверкая на солнце, Хэзлитт махал рукой, и вдруг – выброс дыма, показавшийся безобидным из-за отсутствия звуковых эффектов, потом вспышка, и сразу, не в замедленной записи, как бывает в кино, а мгновенно – самолет взорвался брызгами осколков, мелькнувших в воздухе и исчезнувших чуть ли не раньше, чем их успели разглядеть. Потом, при замедленном повторе, стало видно, как он падал с неба, исчезая на фоне земли.

Телекамеры метались туда-сюда, словно отыскивая что-то, показывали фюзеляж, обломок хвоста, крыло на фоне облака, но к тому времени осколки, очень мелкие осколки, уже рассыпались по земле, засеяв многие мили вспаханных полей и промышленных районов, подступавших к аэропорту О'Хара. Прошло одиннадцать минут после взлета. Пройдет еще пять дней, и мальчуган, вернувшийся с родителями из летней поездки, найдет в миске их пса Одина большой палец левой руки Боба Хэзлитта. Один тоже ездил на каникулы в долины Висконсина, и, строго говоря, именно Один обнаружил последние останки Боба Хэзлитта. К счастью, маленький Айк подоспел прежде, чем Один успел проглотить улику.