Час ведьмы - Крис Боджалиан

— Вы не мышь, — осадил ее Адамс. — И Кэтрин Штильман обвинений не предъявляли. Как и Томасу Дирфилду. Обвиняют вас. Защищайтесь. Не думайте, что вам удастся отвлечь нас от ваших преступлений.

Секунды проносились слишком быстро. Мэри не привыкла быть в центре внимания, а где-то на краю ее сознания оформлялась мысль, которую нужно было ухватить. Какое-то время она просто стояла молча, уйдя в себя.

— Мэри!

Это был голос губернатора.

— Минутку, прошу вас.

Бенджамин Халл и Джеймс Берден подошли к ней и начали что-то говорить, но она отмахнулась от них.

— Мэри Дирфилд, вы хотите сказать что-то еще? — спросил Эндикотт, проигнорировав ее просьбу.

Мэри кивнула.

— Да, — ответила она. Ей уже почти все ясно. И она продолжила: — Вот что еще. Я сказала, что я не охотник, а скорее жертва. Я сказала, что Томаса и Кэтрин также следует спросить, не искушал ли их Дьявол. Но есть еще одна возможность, которой никто из вас не предусмотрел. Она только сейчас пришла мне в голову.

— Продолжайте, — разрешил Уайлдер.

— Вы утверждаете, что Томас или Кэтрин были моей жертвой. Я утверждаю, что я могла быть — их…

Она ненадолго умолкла, потому что картинка еще не полностью сложилась у нее в сознании. Но она должна была продолжать.

— Но что, если Томас или Кэтрин были чьей-то жертвой — не моей, другого человека? Что, если я не имею к этому отношения и просто стала случайным свидетелем, как и они?

— Вы полагаете, что некто затаил на Кэтрин Штильман или Томаса Дирфилда обиду настолько глубокую, что присягнул Дьяволу?

— Да. Еще раз: это только догадка…

— И беспочвенная! — рявкнул Адамс. — Вы можете привести нам хотя бы одну причину, почему кому-то понадобилось бы это делать? Что, во имя Господа нашего Иисуса Христа, сделал кто-то из них, чтобы вы изливали на них свой яд?

В случае с Кэтрин Мэри не могла придумать такую причину. Но зато Томас обращался со своей женой просто зверски, и вполне вероятно, что он мог вести себя подобным образом с кем-то еще. Мэри не смогла его убить. Но что, если кто-то другой тоже попытался? Фермер, которого он обманул? Приятель, с которым они встретились в таверне? Еще кто-нибудь, кого он побил?

И тут она поняла.

Она поняла.

Слово «побил» подсказало ей.

Да, она уверена в этом. Печеные яблоки с изюмом. Возможно, Томас бил собственную дочь. Или Перегрин видела, как он бил ее мать. Оба варианта огорчали Мэри. Это значит, что сама она была лишь очередной жертвой жестокости Томаса. Одной из многих.

Она подумала о том, чтобы назвать имя Перегрин в попытке спасти себя, и поняла, что не сможет. Не станет этого делать. Нет. После того, что эта женщина, вероятно, пережила, — нет.

— Я не совершала никаких преступлений, — вместо этого заявила она, овладев собой; ее голос звучал громко, и она больше не пыталась скрывать свой гнев. Все кончено. Ну и пусть. Она умрет, и гнев и ярость в ней постепенно превращались в равнодушие. — Сидите на своей скамье, джентльмены. Злитесь на меня и на весь мир. Я люблю эту жизнь, которую Господь даровал мне, но Христос тоже умер от рук невидящих.

— И теперь вы решили добавить ересь к своим преступлениям? — спросил Адамс, но Уайлдер мягко коснулся его руки и сказал:

— Калеб, она не совершала этого.

— Нет, — продолжала Мэри. — В этом мире не было места Христу, когда он пришел сюда, и не было места, когда он умер. Власти осудили его и распяли потому, что он требовал, чтобы несчастных, грешных, детей и женщин, — она набрала воздуха в грудь, подыскивая подходящее слово, — уважали. Уважали. Безродных, у которых, как и у него, не было ни почета, ни надежды. Мы порвали с прежним миром, приехали в эту глушь и пока показали только, что здесь мы столь же испорчены и смертны, как были за океаном. Нет такого страшного или жестокого поступка, которого не мог бы совершить мужчина. Мой муж вонзил в меня вилку, и вы все равно потребовали, чтобы я и дальше жила с ним. Вы видели, каково на самом деле наше милосердие по отношению к язычникам? Вы смотрели в учетных книгах, как и чем мы с ними торгуем? Мы подлецы. Мы…

Адамс ударил кулаком по столу и потребовал, чтобы она замолчала. Но она не послушалась. Она посмотрела прямо в глаза Эндикотту и спросила:

— Губернатор, можно мне еще минуту?

Он выглядел уставшим, его лицо превратилось в тоскливую маску при мысли о том, что ждет их впереди. Еще одно повешение. Еще одна мертвая женщина на его счету. Он свел пальцы вместе, уперся в них лбом и кивнул.

— Губернатор, вы повесили невестку вашего предшественника. Меня вы тоже намерены повесить. Хорошо. Я не могу открыть умы людей, когда они заперты наглухо. Но знайте: вы казните невинную женщину. Мой муж изводит меня, утверждая, что у меня в голове одно белое мясо. Возможно. Однако оно насквозь видит вашу гниль, ваши страхи и…

— Довольно! — взревел Адамс. — Хватит!

Толпа верещала, но Мэри услышала, что магистрат приказал констеблю взять ее, что тот и сделал, схватив ее за руки и потащив прочь от скамьи. Она повиновалась, и Адамс сказал ей и сидящим рядом магистратам:

— Разве требуются какие-либо еще доказательства, что она одержима? Разве это не очевидно? Мы только что слышали, как Дьявол говорил устами этой женщины!

Уайлдер был бледен. Мэри видела, как ее мать, всхлипывая, упала на руки отца, а у нотариуса был печальный и потерянный вид. Как и у губернатора. Он был слишком стар и слаб, чтобы остановить это безумие, хотя исходом станет еще одна смерть на его счету.

— Нужно ли нам удаляться, чтобы вынести вердикт? — спросил Адамс. — Разве здесь все не очевидно?

Губернатор закрыл глаза и покачал головой — не в знак согласия с Адамсом, а в отчаянии. Он не хотел снова обагрять руки кровью, но ей все равно суждено пролиться.

— Джон, — спросил Адамс, — что вы скажете?

Губернатор поднял голову и окинул взглядом других магистратов. Большинство их пробормотали или сказали тоном, который сами считали полным достоинства: «Виновна». Эндикотт слабым голосом промямлил, что дело чересчур сложное, чтобы сразу выносить вердикт, а Уайлдер предложил вернуть Кэтрин Штильман для повторного допроса и, может быть, вызвать также Томаса Дирфилда; так что за Мэри заступились только они двое и были в меньшинстве. Большинство не хотели больше слышать ничего по этому делу или о Мэри Дирфилд, женщине, не добившейся своего и заключившей договор с Дьяволом. В самом деле, все очень просто, достаточно взглянуть на свидетельства. Они наглядно демонстрируют, что коварный искуситель способен совратить любого — даже эту некогда добропорядочную молодую женщину, дочь двух добрых христиан.

Когда Калеб Адамс объявил, что завтра утром ее повесят, Мэри не заплакала, не упала в обморок и не стала молить о пощаде. Ей было плохо, тошно, обидно и… безразлично. Она уже приготовилась. Завтра, когда на своей Голгофе они набросят ей на шею веревку, она тоже предаст свой дух в руки Отца.