Долгое дело - Станислав Родионов

Беспалов неприкаянно прошелся по коридору и сел у кабинета Васина. Городская прокуратура оживет через полчаса, не раньше. Надо бы подождать в машине. Скажут, прокурор района, а болтается по коридорам, как следователь после дежурства. Где-то здесь Рябинин… Расхлябанный стул сутяжно крякнул в утренней пустоте. Прокурор непроизвольно отозвался хриплым вздохом и закурил сигарету. Невкусный дым сухо вошел в него, не успокаивая. Где-то здесь Рябинин…

Но почему Рябинин? Почему все, что случается в прокуратуре, случается именно с ним? С тихим Рябининым в очках… Мария Федоровна Демидова… бой-баба, которая и рискнет, и не всегда обдумает, и может наорать на вызванного, и послать любого начальника в даль заоблачную… И ни жалоб на нее, ни заявлений.

Потому что Рябинин вежливый, а значит, и слабый. Он впечатлительный и поэтому слабый. Он гордый, а гордый человек слаб, потому что гордый уязвим. Он думает, а думающий ничего не видит и не слышит, и поэтому тот, который все видит, слышит и всюду принюхивается, сильней думающего. Но тогда на кой черт они, сильные?

Беспалов скомкал недокуренную сигарету и бросил в урну, — курят для удовольствия, а не для дыма.

Слабый Рябинин… А ведь на днях Беспалов назвал его борцом. Какая-то психологическая неразбериха. Получалось, что в нем жили два противоположных мнения об одном человеке: Рябинин слаб и Рябинин борец. А слаб ли? Слабый не тот, кто падает духом. Кто из нас не падал? Тот, кто не пал духом от беды, еще не сильный — он, скорее, бесчувственный. Слабый человек тот, кто пал духом от беды и не поднялся. Сильный — поднимется. Поднимется ли Рябинин? До сих пор вставал. Но и удары-то бывают разные. Не после каждого встанешь.

— Беспокоитесь о кадрах? — усмехнулся Васин, доставая ключ.

— Кому-то нужно, — тоже вроде бы отшутился прокурор района.

Он пришел следом в просторный, выстывший за ночь кабинет. Васин закрыл окно, причесался, дунул на расческу и мудро глянул на Беспалова:

— Есть что-нибудь новенькое?

— Да нет. Пришел узнать…

— В десять часов пойду к заму.

— А Рябинин что?

— Не признался.

Беспалов спрашивал не об этом. Что он — протирает очки, теребит ли давно растеребленную шевелюру или обиженно хмурится?

— Уж слишком скоро мы поверили в его виновность.

— Дело не в вере, а в доказательствах, — зевнул невыспавшийся Васин.

Беспалов молчал. Он пришел сюда без планов, без цели и без мыслей пришел, потому что не мог сидеть у себя в районе. Но надо говорить, Рябинин ведь замкнется, как подросток на допросе.

— Андрей Дмитриевич, вы заметили, как воспринимаются преступники в детективах? Если его ловят и ничего о нем неизвестно, то мы этого преступника ненавидим. А если преступник живет и действует на наших глазах, то мы переживаем вместе с ним и даже сочувствуем…

— Ну и…

— Рябинина я хорошо знаю.

— Естественно, ваш кадр, — согласился зональный прокурор поощрительным тоном: и что же, мол, за кадр?

Беспалов вдруг растерялся. Не от мысли Васина, верно определившей цель прихода районного прокурора, а от внезапной возможности рассказать о нечужом человеке, судьба которого будет решаться в десять часов. Он мог бы толково и сразу охарактеризовать Демидову, мог бы Базалову… Мог бы любого.

— Знаете, Рябинин никогда в транспорте не сидит, — сообщил Беспалов, удивившись, этим ли он хотел начать разговор о следователе.

— Почему?

— Уступает место кому угодно.

— Вежливый, — недоуменно потишал Васин, видимо ждавший подробного отчета о работе следователя.

— Рябинин любит жену, — заявил Юрий Артемьевич, как ему показалось, таинственно.

— Все мы любим жен.

— Он любит не так, как все.

— Я тоже люблю не так, как все.

Беспалов наждачно зашуршал плащом, который он так и не снял. Неужели рассказывать, как Рябинин допрашивает, проводит очные ставки и ездит на места происшествий? Неужели рассказывать, сколько он расследовал дел и по каким статьям? Это видно из официальных отчетов. Это они знают. Но он всегда спорил с Рябининым, доказывая, что человек красен трудом. Почему ж теперь ему не хочется рассказывать о его труде?

Юрий Артемьевич нервно сдвинул подбородок и вернул его на место — что он может сказать о Рябинине, если несколько минут назад сам удивлялся непонятности его натуры?

— В прошлом году он ездил в отпуск… В том городке убили на танцах парня. Дикое преступление, всех всполошившее. Рябинин включился и весь отпуск проработал, вроде частного детектива. Помог раскрыть…

— Да, была официальная бумага с благодарностью, — сухо отозвался Васин.

— Рябинин размышляет о жизни, ищет ее смысл…

— Ну и что?

— Разве это ни о чем не говорит?

— Я знавал преступников — больших интеллектуалов.

— Андрей Дмитриевич, неужели вы серьезно считаете Рябинина преступником?

— Не важно, что я считаю, а важны улики.

Васин помолчал, раздумывая, продолжить ли начатую мысль или остановиться на сказанной, уже завершенной. Его глаза изучали Беспалова, как просвечивали какими-то новыми, умными лучами.

— Юрий Артемьевич, вы сидите передо мной. Ваши параметры, как говорится, мне известны. Я знаю, что вы скажете или сделаете. И поэтому я вам доверяю. Но я никогда не знал, что подумает и сделает Рябинин. Могу я ему доверять?

— Это потому, что я попроще.

— Как?

— Я примитивнее Рябинина.

Зональный прокурор почти страдальчески поморщился, словно не рассчитал и сунул руку в слишком горячую воду. Но лицо тут же разгладилось, — вода могла и остыть:

— Он даже обликом не соответствует.

— Не соответствует… чему?

— Возьмите вашу Демидову — это следователь. Боевая, энергичная, ухватистая…

— У вас требования к следователю, как к гончей.

— А что тут обидного? Следователь идет по следу.

— Рябинин не только ходит по следам.

— Не знаю, где он еще ходит, но специальность не наложила на него отпечатка.

— Может быть, это и хорошо?