Долгое дело - Станислав Родионов

— Тогда остается карр-камень.

— Вадим, а не могла она при помощи отмычек прийти без нас?

— Не могла, мы с нее глаз не спускаем…

Из дневника следователя (на отдельном листке). Я не борец. Истинный боец не тот, кто радуется своим победам. Истинный боец тот, который способен получать удовольствие даже от поражений. Я же опустил руки, как сломанные. Ничего не могу с собой поделать и способен лишь на вспышку… Но ведь для борьбы нужны враги, а я в городской прокуратуре, среди друзей!

Васин с минуты на минуту ждал вызова заместителя прокурора города.

Тяжелая дверь легко распахнулась, но высокий худощавый мужчина с тощей бородкой попал в кабинет вроде бы еще и раньше.

— Достал «Времена года». — Вошедший показал диск-гигант.

— Чайковского? — вежливо осведомился Васин, ибо по рябининскому делу мог приехать сотрудник любого ранга.

— Неужели вы думаете, что у меня нет Чайковского? Это Вивальди.

Гость сел в кресло, положил на колени пластинку и внушительно произнес:

— Нус-с!

— Я забыл ваше имя…

— А ведь только вчера оно упоминалось в печати.

— Извините, — догадался Васин, что перед ним тот руководитель, которого он обязан знать в лицо.

— Рэм Федорович Гостинщиков, — галантно представился посетитель, приподняв пластинку над коленом, как шляпу над головой.

— А кто вы? — осмелел Васин, память которого хранила все руководящие фамилии, но Гостинщикова там не было.

— Гражданин Советского Союза.

Васин облегченно распрямил плечи, но эта внутренняя легкость каким-то образом засуровила его голос и взгляд.

— Граждан принимает дежурный прокурор на первом этаже.

— Но у меня чрезвычайное сообщение.

— Все к нему…

— А разве закон не обязывает принять заявление о преступлении того прокурора, к кому оно поступило?

Перед ним был сутяга, побывавший, видимо, и у дежурного прокурора, и у всех других. Проще записать его заявление, чем выпроводить. Васин взял лист чистой бумаги и ручку.

— Слушаю вас…

— Я засек шайку преступников.

— Сколько человек?

— Пока знаю двоих, но…

— В чем их криминал? — перебил Васин, стараясь прежде всего выявить состав преступления: обыватель и подростков с гитарой считает шайкой.

— Они намерены оклеветать и посадить достойного человека.

— С какой целью?

— А он на них непохож.

Васин положил ручку, чтобы решить смешной вопрос. Бичом приемных были два сорта людей — сутяги и психи. Кто же этот?

Костюм неопределенно-пыльного цвета. Рубашка линялая или уж такого незаметного салатного оттенка. Без галстука. Седые волосы. Узкие черные глаза, горевшие нездоровым блеском. Бородка, какие носили испанские идальго, дрожит, будто держится на двух-трех волосках.

— А вам эта шайка… не показалась?

— Я ж не псих.

Только психи и стараются при первой возможности заверить, что они здоровые.

— И чем же этот достойный человек на них непохож? — начал веселеть зональный прокурор: неплохая разрядка перед тяжким разговором у зама.

Гостинщиков пугливо оглядел углы, подался к Васину через стол и тихонько, чтобы никто не услышал, сообщил:

— Ничем.

— Ну, внешностью, что ли? — Васин катнул ненужную авторучку: достаточно будет выслушать.

— И внешностью.

— Страшный?

— Не так страшный, как непонятный. Они солидные, а он мальчуганистый. Они спокойные, а он издерганный. Они обстоятельные, а он порывистый. Они хитрые, а он простодушный. Они причесанные, а он лохматый. Они без очков, а он в очках минус восемь…

Васин ощутил, как ему неприятно свело губы, наверное, в противную гримасу, в которой соединились вежливая улыбка, поздняя догадка и желание скрыть эту догадку. Он спросил уже по инерции и, как ему казалось, уже ни к чему:

— И что же это за шайка?

— Женщина и мужчина.

— Кто же? — Теперь он спросил заинтересованно, хотя понимал, что дальше разговор продолжать глупо.

— Э, Калязина и какой-то Васин.

Зональный прокурор не нашелся и оттого бессмысленно смотрел на посетителя.

Гостинщиков осклабился и стал походить на деревянного щелкунчика орехов, которых продавали в магазине сувениров.

— А я этим хочу что-то сказать, — сказал он так, будто еще ничего не сказал.

— Что вы хотите этим сказать?

— Хочу сказать, что я на все способен. Пойти к прокурору города, поехать к Генеральному прокурору, попасть на прием в Президиум Верховного Совета…

— А вы, гражданин Гостинцев…

— Гостинщиков, ученый…

— Не ждете, гражданин Гостинщиков, что я попрошу вас из кабинета?

— Зачем? — удивился Рэм Федорович. — Я сказал все и сейчас уйду сам.

Васин вновь умолк, задетый охранительной грамотой, ангелом пролетевшей мыслью. Самоуверенный. С бородкой. Ученый. Вполне возможно, что и крупный. Крупные ученые частенько смахивают на психов. Сказал ведь, что его имя вчера упоминалось в печати…

— Товарищ Гостинщиков, — спросил Васин тоном прохожего, узнающего дорогу, — вы ученый в каком звании?

— Доктор наук, — соврал Рэм Федорович и тут же пожалел, что не назвался академиком.

— Извините, каких?

— Э, геолога-минералогических, извините.

— Вы упоминали, что ваше имя было в печати…

— Да, в «Ученых записках». Статья называлась «Новое месторождение червонного золота».

— Вы открыли?

— Разумеется, — небрежно врал Гостинщиков ради него, ради этого теленка Рябинина.

— И что теперь вас ждет?

— Думаю, что выдвинут на премию.

— А Рябинину вы… кто?

— Деверь.

— Деверь… это…

— А может быть, шурин. Короче, его жена есть моя сестра.

Васин не поверил бы случайному человеку на слово, но внешность ученого, странное поведение и связь с Рябининым убеждали. Он прошил его умным взглядом и примирительно начал: