Железные франки - Мария Шенбрунн-Амор

В июне в Сен-Жан д’Акре состоялась общая ассамблея, на которую съехались франкские бароны, прелаты Святой земли, Великие магистры тамплиеров и госпитальеров, папские легаты и предводители крестоносцев. Прибывшие должны были избрать первую цель для совместной борьбы с неверными.

Раймонд в ассамблее участвовать отказался. Людовик позаботился не допустить и появления своей мятежной жены. Не решился покинуть свои немногие сохранившиеся владения Жослен Эдесский, поскольку резонно опасался, что их немедленно захватит Нуреддин.

Альфонсо Иордан, возвращаясь из Кесарии к своему войску, сильно занемог и скончался в страшных мучениях. Но пребывавший в отменном здравии Раймунд де Сен-Жиль Триполийский тоже в Акру не явился, потому что на ассамблее присутствовал Бертран, бастард покойного графа Тулузского, унаследовавший несусветные претензии отца на земли Триполи. Не только единый город, но даже единая страна не могла вместить в себя непримиримых потомков легендарного основателя графства.

Так, по различным уважительным причинам на решающей в истории Утремера ассамблее не присутствовал ни единый из властителей северных латинских государств, никто из франкских правителей, соседствовавших с сирийскими сельджуками и прекрасно знавших, что главный враг и угроза франков – Нуреддин, атабек Алеппо.

Зато, по рассказам очевидцев, собрание блистало знатными именами, как ночное небо звездами. Императора Священной Римской империи Конрада III сопровождали его брат Генрих Австрийский, племянник Фредерик Швабский, маркиз Монферратский и множество других принцев германских земель. Людовика окружали его дядя граф Морьенский и принцы Франции – честолюбивый граф де Дрё, наследник Людовика, и младший его брат – сеньор де Куртене. За принцами крови следовали маршал Ангерран де Куси, Генрих Шампанский, граф Фландрский и прочая знать Франции.

Торжественное заседание открыла королева Мелисенда – помолодевшая, величественная и великолепная, увенчанная сверкающей иерусалимской короной, в роскошном пурпурном одеянии. Если кто и подозревал, что королева имела какое-то отношение к внезапной смерти Альфонсо Иордана, вслух никто подобной напраслины высказать не смел. Крепкий и высокий семнадцатилетний Бодуэн не обладал и десятой долей представительности матери и терялся рядом с ней, как теряется далекий свет разгорающегося лесного пожара в свете близкой свечи. Тут же присутствовал и младший сын Мелисенды – Амори, граф Яффы, толстый тринадцатилетний юноша.

От королевы ни на шаг не отходил ее коннетабль – огромный, похожий на медведя, верный Менассе д’Иерже. В полном составе прибыли огромные семейства Фокомбер, Сент-Омер и их соперники – могущественные братья Балиан и Хью Ибелины, правящие Рамлой, Арсуром, Мирабелью и прочими городами и землями. Топтались рядом Монфальконе, владельцы Бейсана и Тира, сеньор Хайфы Вивьен, а также лорд Трансиордании, Баниаса-Валении и Шатонефа Онфруа де Торон. Бесценные, пусть и непрошеные советы дарили французским крестоносцам близнецы Вальтер и Жерар Гранье, сеньоры Кесарии и Сидона. Прибыл даже тяжко больной принц Галилейский Элинар де Бюр, сопровождаемый братом Гильомом де Бюром, бывшим коннетаблем.

Великий магистр госпитальеров Раймунд дю Пуи держался поодаль от Великого магистра тамплиеров Робера де Краона, со всеми дружески беседовал любимец всего Утремера правитель Бейрута Ги де Бризебарр, и ни с кем не общался славившийся дурным характером кастелян Наблуса Филипп де Милли.

Патриарх Иерусалима Фульхерий Ангулемский, праведный клирик и сам отважный воин Христа, и остальные главы епархий Святой земли благословляли паладинов.

Решалась судьба королевства, и все – от императора до начальника гарнизона затерянной в горах крепости – стремились повлиять на грядущие события. Каждому из прибывших на ассамблею было дорого благо Заморья, каждый твердо знал, в чем оно состоит, и это благо, по мнению каждого, полностью совпадало с его интересами.

Трудность заключалась в том, что собравшиеся были убежденными, но далеко не единодушными. Чем больше ошибок натворил благородный рыцарь в прошлом, тем уверенней он поучал остальных, как избежать их в будущем, и чем губительнее были намерения, тем неколебимей они оказывались. Благословенный альянс христианских сил явился столь всеохватывающим, и так много знатных и влиятельных людей находилось во главе его, что он не сумел гармонично сочетать интересы всех. Каждый опасался, что общую армию подчинит своим целям более хитроумный и настойчивый принц, и усиление сподвижника начало представляться собственным поражением.

Тщеславный и недалекий император Конрад и его соратник герцог Фредерик Швабский, потерпевшие на пути в Святую землю страшный разгром в той самой Дорилее, где герои Первого похода одержали блистательную победу, теперь с апломбом Александра Македонского и Юлия Цезаря ратовали за то, чтобы отвоевать у неверных как можно больше территорий, не соблюдая никаких прежних договоров. Излеченный от своих ран Мануилом, германский император завязал личную дружбу с василевсом, называл его не иначе как «благословенным императором Константинополя» и на все предложения франков глядел сквозь призму интересов Византии.

Иерусалимский король, чье сердце еще было полно горечи поражения после прошлогодней напрасной попытки отбить у Дамаска плодородное плоскогорье Васана, рвался в бой с Мехенеддином. Не в силах забыть скрип песка на зубах и запах дыма в ноздрях, юный монарх мечтал отомстить дамасскому эмиру, а заодно, проявив себя победоносным военачальником, обрести больший вес в противостоянии соправительнице-матери. Мудрая Мелисенда тоже не видела иного решения, помимо захвата Дамаска, потому что с тех пор, как сын ее Бодуэн в прошлом году напал на земли эмирата с горячностью несдержанной юности, непостоянный Мехенеддин сменил приязнь к франкам на сближение с властителем Алеппо. Атабеки породнились, и дружба меж ними укрепилась настолько, что Нуреддин вернул Унуру любимую рабыню, восемь лет назад плененную его отцом. Теперь, дабы не допустить объединения мусульманской Сирии, приходилось поразить сарацин в их самое уязвимое место, в их солнечное сплетение – Дамаск.

Для Людовика решающим доводом и неотразимым соблазном явилась возможность оказаться избавителем и завоевателем важного библейского города. Доводы княгини Антиохийской пустили ростки в его благочестивом, но некрепком уме, и французского короля манила дорога, на которой произошло чудесное обращение апостола Павла. Завершить мучительный Крестовый поход завоеванием никому в Европе не ведомого Алеппо выглядело далеко не так достойно.

В своем выступлении Луи долго, искренне и нескладно повествовал о своей любви к Святой земле, объяснял сынам и внукам покорителей Иерусалима важность Заморья для каждого католика, а в особенности – для франка. Король подробно пересказал события, происшедшие в святых местах с Искупителем рода человеческого, с апостолами и святыми, а дойдя в своей речи до описания мытарств и жертв собственного войска на пути в Левант, вновь не сдержал невольных слез. Людовика вела не алчность, а исключительно забота о своей душе и желание послужить Всевышнему, и после всех принесенным им жертв сомнительные компромиссы грешных жителей латинского Востока были королю-праведнику нестерпимы, поэтому он решительно отметал все доводы в пользу сохранения пошатнувшегося, запятнанного обоюдными предательствами союза с Дамаском: