Телефонист - Роман Канушкин

– Вы сейчас цитируете свои книги? – улыбнулась Ванга.

– Да. Но и он цитирует мои книги. Хотим мы того или нет.

– Хорошо, – кивнул Сухов. – Сейчас мы поговорим об обладании, хотя ваша мысль, тот, опять же ваше словечко, аспект, который вы рассматриваете, кажется мне абсолютно ненормальным.

– А он и есть абсолютно ненормальный, – сказал Форель.

– Это ваше слово… семья… какая-то чудовищная дикость.

– Это просто термин. Для удобства. Семья в кавычках. Да, я взял его из своей книги, признаю, только потому что не нашёл более подходящей кальки.

– Хорошо. Но прежде – символика. Вы полагаете, что с этой цифрой он не просто дурит и издевается? Что под неё подведён какой-то базис?

– И да, и нет, – сказал Форель. – Конечно, дурит; цифра немыслимая, похоже на глумление… Но ещё раз: символика важна для него, необходима. Можно сказать, что он в этой системе координат, как в клетке, и по-другому действовать не способен. Конечно, способен, когда он – тот, другой, холодный, очень логичный, прекрасный актёр и манипулятор; думаю, он очень умён. Но Телефонисту эта клетка необходима, это и делает его… особенным. В этом соль его… активности, его игры, и, как говорит Ванга, его кайфа. И таким он нравится себе больше. Нет этого, и нет этой напряжённой остроты и, следовательно, удовлетворения от содеянного. И опять-таки, Ванга права, никакого раздвоения личности! Его болезнь в чём угодно, но не в этом. Он полностью осознаёт свои действия. Как… необходимую составляющую его личности. Он – хищник, такова его природа, и копаться в ней – то же самое, что копаться, уж простите, в природе вампира. Мамы, папы, детские травмы – это всё не про него. Хищник, пожирающий чужую энергию. Хищник, напавший на нас. И его ничего не изменит, все психушки мира, и ничего не остановит, кроме… – усмехнулся, – осинового кола.

– А как же психологические мотивы? – улыбнулся Сухов, но скорее, напору, с каким говорил писатель.

– Они – да. Они для него важны. Только они позволят расшифровать, а если повезёт, предугадать его действия. Но не природа… Там ловить нечего. Коровка ест травку, а тигр её мясо. И когда вы пойдёте охотиться на тигра, вы будете думать, как он себя поведёт, где затаится, в какой момент предпочтёт напасть; его действия, поступки, модель поведения, но не почему он съел бедную коровку. Иначе, Сухов, он съест вас.

– Ещё один бихевиорист, – Ванга указала пальцем на Форель, а потом очень мягко, даже нежно улыбнулась.

«Опять эта улыбка, – подумал Сухов. – То она его подозревает и готова распять, то, вон, почти без ума, прямо-таки расплылась вся… Господи, ты так и не научил меня понимать женщин. А мне сейчас как никогда надо научиться понимать».

Они сидели втроём в том самом кафе, где когда-то после бильярда они с Вангой затеяли драку с толстыми байкерами. Форель был очень напуган после сегодняшних событий, звонил несколько раз, – но Сухову и Ванге самим сегодня хватило по полной, – и с благодарностью откликнулся на предложение о поздней встрече.

– А Простак и Умник опять копают под меня, – удручённо заявил Форель.

– Простак и Умник? – Сухов вскинул брови. – А-а… ясно.

– Так я их прозвал, – пояснил писатель.

– Неудивительно, – усмехнулась Ванга. Уточнила: – Что копают.

Сухов поморщился:

– Ну хорошо, символика… та цифра – сто девяносто тысяч… чего-то там…

– Сто девяносто тысяч четыреста три, – сказала Ванга.

– Ну да, – Сухов кивнул, посмотрел на Форель. – Что она может для него значить? Есть какие-нибудь мысли?

– Не знаю, – тот пожал плечами. – И не для него, для кого-то из нас скорее… Старый номер телефона, банковский счёт, сумма неотданного долга, почтовый индекс, чья-то зарплата… что-то простое. И адресное.

– Ну, у меня не такая зарплата, – с облегчением вздохнул Сухов.

– Я даже посмотрел, сколько стоили наши с Ольгой поездки, – кисло признался Форель. – Не совпадает. Хотя Ольга для него тоже, безусловно, теперь часть «семьи»; видите, я и её поставил под удар.

– Ладно, хорошо, – Сухов снова поморщился. – Давайте теперь к этому вашему… термину. Уточните всё-таки.

– Ну, и тут я не знаю наверняка, – признался Форель. – Могу только сказать, как у меня в книгах. Но это, некоторым образом, сборный, сконструированный образ по тому, что описано в специальной литературе по серийникам.

– А супергерой? Изменённое состояние сознания? Ступени восхождения к… сверхчеловеку – это уже ваше? – поинтересовалась Ванга.

– Нет, это всё тоже встречалось. В разных количествах и пропорциях.

– И неужели с психиатрической точки зрения описывалось как «норма»?

– Это не ко мне, – улыбнулся Форель. – Я не знаю, что такое «норма». Да и с психиатрами нынче непросто.

– Пусть с вопросом, насколько он психопат, всё же доктора разбираются, – предложил им Сухов.

– Ну да, – кивнул Форель. – Совершенно дееспособный психопат. Вне какой-либо гуманистической парадигмы. В том смысле, что полная дегуманизация: для него люди – лишь функции или даже отражения его самого.

– Человек-желудок, человек-вагина, – Ванга бросила на него прямой, чуть насмешливый взгляд.

– Как ни странно, именно так. Поэтому – обладание. В том числе, и в крайней форме тоже. Они все с ним, кого он убил. Как бы… шаги, ступени к супергерою, он возносит их с собой.

– А куда? – вдруг отвлёкся от раздумий Сухов. – Это может быть физически объективизировано? Или только внутри его больного ума? Простите, кто о чём, а лысый о расчёске: искать можно?

– У меня в романе есть такое место… Он называет его…

– Счастье? – улыбнулась Ванга.

– О, запомнили, – Форель ей покивал. – Он, конечно, абсолютно свихнулся, и в своих предсмертных видениях, перед тем, как взлететь, пробив лёд, супергероем, он уверен, что чуть ли не облагодетельствовал всех, кого убил. Испытывает к ним что-то типа чудовищной формы нежности, такая жуткая любовь обладания. Опасный аспект любви, гипертрофированно доведённый до своей противоположности.

– Но это всё же книжный персонаж, – указал Сухов.

– Ну да, немножко увлёкся. Простите, – согласился Форель. – Просто пытаюсь нащупать…

– Обладание… – Сухов щёлкнул языком. – И вы утверждаете, что он… и нас втянул в этот круг?

– Предполагаю только, – сказал Форель. – Да, обладание. Но у каждого и нас своя функция. Вы – игра, соперничество, опасная игра-борьба, ребусы. «Поймай меня, если сможешь». Я – книги, возможно, то, что смог думать, как он, представил, как работает его, конечно, больной хищный ум; отсюда интерес, сюжеты… Тоже игра, в конечном итоге. В каком-то извращённом смысле, он нас даже уважает, поэтому и снизошёл до общения с нами. Как уважают противника, которого при необходимости убьют, не задумываясь.