Птицы - Владимир Торин

совершили, решив сюда сунуться. Это была не пустая угроза: они живо представили себя старыми и больными, ковыляющими по улицам уже давно незнакомого города. Их близкие много лет как умерли, а злодеи исполнили свои злодейские планы, придумали новые и их тоже исполнили. И Финч с Арабеллой не смогли им помешать, так как пропустили свою жизнь, ведь когда-то, в детстве, переоделись жуликами и пробрались в квартиру злодейки.

– Полагаю, мистер Доддж, наш горячо любимый констебль, с радостью вас арестует, – добавила миссис Чаттни, с удовольствием глядя на панику в детских глазах. – Вас закуют в кандалы, переоденут в полосатую мешковатую робу, запихнут в душный вонючий фургон и привезут туда, где вы останетесь в компании таких же, как вы, закоренелых жуликов. Закон восторжествует, а я выпью какао с тортиком.

Арабелла заплакала. В попытке утешить девочку Финч взял ее за руку, хотя и сам был не далек от того, чтобы последовать примеру подруги. Чувствовал он себя прескверно.

Миссис Чаттни глянула на детей задумчиво. Судя по всему, она что-то решала, взвешивала варианты.

– И все же, – наконец сказала женщина, – я не какое-то там бессердечное чудовище, чтобы отдавать вас в руки нашей славной полиции.

Дети поглядели на нее с надеждой. Неужели она их не выдаст?! Неужели они не состарятся в тюрьме?!

– Простите нас, миссис Чаттни! – проскулил Финч.

– Мы больше не будем, миссис Чаттни! – добавила Арабелла. – Честно-пречестно!

Миссис Чаттни усмехнулась и почесала нос дулом револьвера.

– Ну да, ну да, – презрительно сказала она. – А моя реплика во всей этой слезливой драмке: «Хорошо, дети! Главное – сделайте правильные выводы! И больше не шалите! Вы свободны, дети!» – так, что ли?

Дети поглядели друг на друга, после чего повернулись к миссис Чаттни.

– Так, – закивали они простодушно.

Но миссис Чаттни не была добренькой и снисходительной – она оборвала надежды детей, как злой порыв ветра – телеграфный провод.

– Вы кое-что сделаете для меня, – сказала она угрожающим голосом.

– Мы ничего не станем для вас делать! – вскинулась Арабелла. – Вы злая. Вы помощница Птицелова!

– Вы станете, – процедила миссис Чаттни. – Можете мне поверить. Потому что иначе… – Она изобразила трясущегося беззубого Финча и сымитировала старческий голос: – Можно мне толченый леденец, у меня совсем нет зубов! Шам-шам… – После чего изобразила старую Арабеллу: – Где мой гребешок для моей длинной седой бороды? Она вся перепуталась! – А затем изобразила себя, веселую и беззаботную: – Хм… Какой вкусный какао! Какой вкусный тортик!

Дети, не сговариваясь, поморщились. Актрисой миссис Чаттни была ужасной.

– Чего вы от нас хотите? – яростно выдавил из себя Финч. Ему казалось, что он пытается вытолкнуть изо рта гадкую бородавчатую склизкую жабу, но та забирается еще глубже – лезет ему в самое горло.

Миссис Чаттни кивнула на окно гостиной, в котором еще можно было разглядеть нить затухающего луча.

– Вы ведь увидели в мой телескоп то место, на которое он направлен, так? – Она выждала, но дети не ответили, и она продолжила: – Полагаю, что так. Значит, вы догадались, что это место меня особо интересует.

– Ну и что? – спросил Финч.

– К сожалению, я не могу сама туда отправиться и навестить того, кто там живет.

– А кто там живет? – спросила Арабелла.

– Вот вы и узнаете, – ответила миссис Чаттни. – Мне нужно, чтобы вы прямо сейчас пошли туда и узнали, кто там живет. Поговорили с… – она на мгновение запнулась, – с тем, кто там живет. Все разузнали о нем, вернулись и рассказали мне. И тогда я вас прощу. И поверю в ваши «честно-пречестно» и «больше не буду».

– А где это место? – спросила Арабелла.

– В Гротвей, – сказала миссис Чаттни, злорадно улыбаясь.

– Но скоро начнется буря! – возмутился Финч. – Мы можем не успеть вернуться.

– Ну, тогда, замерзая в снегу, не забудьте себе напомнить, что вы сами во всем виноваты. И что в то время, как вы синеете, все хорошие, воспитанные дети пьют чай с печеньем в теплых гостиных.

– Вы – плохой, мерзкий человек! – воскликнула Арабелла.

– Сама такая, – ответила миссис Чаттни. – Так что вы выбираете? Идете, куда я сказала, или я иду заваривать себе какао?

Выла штормовая тревога. Она вытекала из рупоров, развешанных по всему городу, проникала во все щели.

Во время войны аэротревога сигнализировала о приближении вражеских воздушных крейсеров, сейчас же она сообщала жителям города о начале снежной бури.

Завыли вещатели примерно в полдень. Все приборы на метеорологических станциях посходили с ума. Температура воздуха опустилась до критических отметок, поднялся яростный ветер, метель с каждой минутой становилась все сильнее.

Полеты над городом отменили еще ранним утром, кнопфы и дирижабли укрылись в эллинги, а воздушные шары в этот день даже не поднимались в небо из-за пурги. Все аэробакены и навигационные подвесные маяки спустили и заперли на чердаках.

Потом прекратилось и трамвайное сообщение. Постепенно все станции в городе опустели, их смотрители погасили фонари, выключили автоматонов, остановили механические лестницы (где они были) и заперли трамвайные шлюзы. Пути по всему городу быстро замело снегом.

К половине одиннадцатого прекратили работать почтальоны. После этого двери почтамтов и щели ящиков для писем закрылись. Последняя посылка была доставлена некоему Джеймсу Ди с улицы Фергей, что в Липп. Это было известие о том, что его кузен, мистер Уилсон Ди из Докери, считает, что успеет, пока не началась буря, преодолеть весь город и добраться до кузена, с которым он и намеревается провести бурю за трольриджем. Наивный…

Следом опустели и «Фонари констебля». Сами констебли, согласно Штормовому положению полиции, перебрались в ближайшие дома, чтобы следить за порядком во время бури. Если перевести на язык жителей Горри, это значило, что прожорливых котов запирали в железные бочки со стаей озверевших крыс.

Ровно в одиннадцать часов в городе перестали принимать и отправлять телеграммы. С помощью специальных механизмов рабочие из Телеграфного ведомства опустили к земле все провода и надежно укрыли их, после чего отправились по домам. А вот пересыльщики из Пневмопочтового ведомства продолжали работать на своих станциях по всему городу в пару и дыму. Первое исходило от их взмыленных голов под форменными фуражками, а второе – от натруженных мягких мест, натертых жесткими стульчиками. Для пневмопочты сейчас начиналось самое безумное время – на нее ложился весь объем городских пересылок…

Город стремительно превращался в нечто понурое, угрюмое и заброшенное. На дверях всех цирюлен, мастерских, лавок, аптек, кофеен и пабов повисли замки. В полдвенадцатого закрылся последний паб на окраине Горри, и это был «Беспечный Бо». Какой же еще паб это мог быть?

Приказчики заперли конторы. Все джентльменские клубы, дамские салоны и даже притоны опустели. Шумно было разве что в Клубе самоубийц – там как раз намечалось праздничное собрание почетных членов у открытых окон.

Транспорт с улиц весь исчез, да и пешеходов почти не осталось, кроме тех, кто страдал неумением рассчитывать время и вдруг вспомнил о чем-то невероятно важном и умопомрачительно срочном.

Ближе к полудню город почти вымер. Дома превратились в островки, затерянные в метели. Пока что они еще светились десятками окон, хотя оставалось совсем недолго до того, как все окна закроются железными штормовыми ставнями. Со стороны это было незаметно, но внутри, в каждом из этих домов, кипела жизнь, бурлила, как в бронзовом чайнике на печке.

К примеру, в доме № 17 на улице Трум тощее лысенькое существо с острыми коготочками и фиолетовыми тенями на веках носилось туда-сюда как угорелое, и никто не хотел его пожалеть и угостить чем-то вкусным.

Сегодняшний день у миссис Присциллы Поуп был исключительно нервным и обремененным заботами. Консьержка трудилась, как автоматон-кочегар у топки, раздавая всем указания, требуя соблюдать порядок и лично проверяя, верно ли продвигается подготовка к защите дома перед бурей. Так, при этом она была вынуждена выслушивать жалобы, недовольство, подозрения, страхи, а порой и откровенные оскорбления. Кому-то, видите ли, не доставили вовремя граммофонную пластинку с записями новых вальсов, а кто-то отчего-то считал, что его срочное дело намного срочнее срочных дел прочих. И все постоянно подходили к ней и что-то спрашивали, спрашивали, спрашивали… Голова у несчастной консьержки просто раскалывалась, ее тошнило от жильцов и от их неизменно глупых просьб, от их необоснованных жалоб и незатихающего ворчания. С минуты на минуту миссис Поуп грозила сорваться…

С самого утра в доме № 17 стало необычайно шумно и людно. Жильцы сновали туда-сюда, двери громыхали от постоянного появления посыльных из лавок и различных контор. Приходил даже душеприказчик к миссис Горбль из десятой квартиры. Маразматичная старуха перед каждой снежной бурей переписывала завещание. Так как у