Сороки-убийцы - Энтони Горовиц

— Никогда я такого не говорила. — Он сник, и я добавила: — Так ты на это рассчитывал?

— Честно, Сьюзен? Я думал, что раз Алан умер, то и для вас все кончено. Вот так. Я полагал, что издательство закроется и отель станет выходом для нас обоих.

— Не все так плохо. Ближайшие года два могут оказаться трудными, но «Клоуверлиф» не исчезнет в один миг. Я заключу договоры с другими авторами...

— Хочешь открыть нового Аттикуса Пюнда?

В его тоне было столько презрения, что я на мгновение удивленно замолчала.

— Мне казалось, тебе нравятся книги про него... — пробормотала я.

Андреас взял у меня сигарету, затянулся, потом вернул ее назад. Это мы проделывали машинально, даже когда ссорились.

— Никогда они мне не нравились! — отрезал он. — Я читал их, потому что ты работала над ними, а мне важно, что ты делаешь. Сами же романы я считаю хламом.

Я была ошеломлена, не знала даже, что сказать.

— Но они принесли кучу денег...

— На сигаретах тоже хорошо зарабатывают. Или на туалетной бумаге. Но это не значит, что эти товары имеют культурную ценность.

— Как ты можешь так говорить?!

— А почему нет? Алан Конвей потешался над тобой, Сьюзен. Над всеми потешался. Я кое-что понимаю в литературе. Я Гомера преподавал, черт побери! Преподавал Эсхила. Он знал, чем были его книги, и отдавал себе отчет, что делает, когда сочинял их. Это дурно написанное чтиво!

— Не согласна! Книги написаны очень хорошо. Миллионы людей наслаждаются ими.

— Грош цена этим романам! Восемьдесят тысяч слов, чтобы доказать, что убийца — дворецкий?

— Ты рассуждаешь как сноб!

— А ты защищаешь то, что, как тебе было ясно с самого начала, не имеет никакой ценности.

Я толком и не заметила, когда наш спор принял такой резкий оборот. Прекрасный стол со свечами и цветами. Вкусная еда. А мы двое вцепились друг другу в глотки.

— Не знай я тебя лучше, сказала бы, что ты завидуешь, — пожаловалась я. — Ты познакомился с Аланом раньше меня. Вы оба работали учителями. Но ему удалось выбиться...

— Ты в одном права, Сьюзен: я давно его знал и не любил.

— А почему?

— Не хочу об этом говорить. Все в прошлом, и мне не хотелось бы расстраивать тебя.

— Я и так расстроена.

— Прости. Я просто выложил тебе правду. Что до денег, которые он сделал, то тут ты тоже права. Он не заслужил их, ни единого пенни, и все время нашего с тобой знакомства мне невыносимо было видеть, как ты пресмыкалась перед ним. Вот что я скажу, Сьюзен: он тебя не стоит.

— Я была его редактором, вот и все. Я от него тоже была не в восторге! — Всё, надо остановиться. Мне не нравилось, какой оборот принимает наш разговор. — Почему ты раньше об этом молчал?

— Потому что это не имело значения. А теперь это важно. Я прошу тебя стать моей женой!

— Что же, ты нашел интересный способ сделать предложение.

Андреас остался на ночь, но от тепла, которое существовало между нами после его возвращения с Крита, не осталось и следа. Он прямиком отправился спать, а ушел рано утром, не позавтракав. Свечи выгорели дотла. Ягненка я завернула в фольгу и сунула в холодильник. А потом пошла на работу.

Я всегда любила понедельники. Четверги и пятницы доводят меня до белого каления, зато как-то приятно входить и видеть на столе стопки бумаг: нераспечатанные письма, корректура, ожидающая вычитки, служебки из маркетинга, отдела по общественным связям и зарубежным правам. Свой кабинет я выбрала, потому что он расположен в задней части здания. Здесь, под карнизом, тихо и уютно. Это комната из разряда тех, куда так и просится топящийся углем камин, — возможно, он тут и был, пока какой-то вандал не разобрал его на рубеже столетий. Совместно с Чарльзом я пользовалась услугами Джемаймы, пока та не уволилась, а на ресепшене постоянно находилась Тесс, готовая сделать для меня что угодно. Когда я пришла в то утро понедельника, она сделала мне чай и передала телефонные сообщения: ничего срочного. Комитет «Женской премии за художественную литературу» просил меня войти в жюри. Моего детского автора требовалось подбодрить. Возникли проблемы с суперобложкой — я предупреждала, что она не сработает.

Чарльза не было. Роды у его дочери Лоры начались раньше срока, и они с женой ждали дома. Он прислал мне тем утром письмо по электронке: «Надеюсь, у тебя было время поразмыслить над нашим разговором в машине. Это будет хорошо для тебя и, уверен, хорошо для компании». Забавно, но Андреас позвонил мне практически в ту самую минуту, когда я читала это письмо. Судя по часам, он, должно быть, ускользнул из класса в коридор, предоставив ученикам делать упражнения по греческому.

— Прости за вчерашний вечер, — проговорил он, понизив голос. — Глупо с моей стороны было выливать это все на тебя. Школа просит меня передумать, и я не приму окончательного решения, пока ты не скажешь мне, как быть.

— Спасибо.

— И я беру назад свои слова насчет Алана Конвея. Разумеется, книги у него стоящие. Просто я был с ним знаком и... — Андреас затих, и я представила, как он оглядывает коридор, словно нашкодивший ученик, боящийся, что его застигнут.

— Поговорим об этом позже, — ответила я.

— Сегодня у меня родительское собрание. Почему бы нам не поужинать завтра вечером?

— Это было бы замечательно.

— Я позвоню. — Андреас положил трубку.

Совершенно неожиданно, сама того не желая, я оказалась на пересечении жизненных дорог, а точнее, на Т-образном перекрестке. Я могу стать главным редактором «Клоуверлиф букс». Были писатели, с которыми мне хотелось бы работать, перспективные идеи, на которые Чарльз неизменно накладывал вето. Как я уже сказала накануне Андреасу, передо мной открывались возможности вести дело так, как я хочу.

С другой стороны был Крит.

Альтернативы были настолько различными, диаметрально противоположными, что, мысленно сопоставив их, я чуть не расхохоталась. Я была похожа на ребенка, пытающегося понять, кем он хочет стать: нейрохирургом или машинистом поезда. Выбор ставил в тупик. Но почему такие события всегда случаются одновременно?

Я просмотрела почту. В ней оказалось письмо, адресованное Сьюзен Риланд, которое мне захотелось сразу отправить в корзину. Ненавижу, когда люди коверкают мою фамилию, особенно если проверить написание совсем не сложно. Еще пара приглашений, счетов... Обычные дела. И на дне кучи обнаружился коричневый конверт формата А4, явно с рукописью внутри. Вот это уже интереснее. Никогда не читаю присланных без договоренности рукописей. Сейчас так больше никто не делает. Но на конверте значилось мое имя (написанное без ошибок), поэтому я вскрыла его и взглянула на первую страницу.