Сороки-убийцы - Энтони Горовиц

Он целиком посвящен правде, ни больше ни меньше. Когда нас окружает мир, полный неуверенности, разве не здорово добраться до последней страницы, где расставлены все точки над «и»? Литература отражает наш жизненный опыт. Мы окружены противоречиями и неясностями и тратим половину жизни, чтобы разрешить их, и бывает так, что лишь на смертном одре наступает миг, когда все обретает смысл. Почти каждый детектив доставляет нам то же самое удовольствие. Вот почему они существуют. И вот почему «Английские сорочьи убийства» вызывали такое дикое раздражение.

Почти в каждой другой книге, какая мне приходит на ум, читатель следует по пятам за нашими героями: шпионами, солдатами, романтиками, искателями приключений. А вот с сыщиком мы способны встать плечом к плечу. С самого начала перед нами одна цель, по сути своей простая. Мы хотим выяснить, что на самом деле произошло, и ни кого из нас не волнуют деньги. Почитайте рассказы про Шерлока Холмса. Ему почти не платят, и хотя он явно не бедствует, я не припоминаю его выставляющим счет за услуги. Конечно, сыщики умнее нас. Мы к этому готовы. Но это не значит, что они лишены изъянов. Холмс впадает в депрессию. Пуаро тщеславен. Мисс Марпл резка и эксцентрична. Детектив не обязательно привлекателен внешне. Ниро Вульф такой толстый, что не выходит даже из своего нью-йоркского дома, и ему приходится заказывать специальное кресло, способное выдержать его вес! У отца Брауна «глаза были бесцветны, как Северное море, а при взгляде на его лицо вспоминалось, что жителей Норфолка зовут клецками» [34]. Лорд Питер Уимзи, выпускник Итона и Оксфорда, тощ и худосочен и носит монокль. Бульдог Драммонд способен был убить человека голыми руками и послужил, вероятно, прообразом для Джеймса Бонда, но тоже не был образчиком мужской красоты. По сути, Герман Сирил Макнейл попадает в точку, когда пишет, что Драммонд обладал тем удачным типом некрасивости, что сразу порождает доверие. Нам нет нужды любить сыщиков или восхищаться ими. Мы с ними, потому что им доверяем.

Из всего вышесказанного следует, что сыщик из меня никудышный. Помимо полного отсутствия квалификации, у меня, вполне возможно, напрочь отсутствует талант. Я пыталась описывать все, что вижу, что слышу и, самое главное, что думаю. К сожалению, у меня нет своего Ватсона, Гастингса, Троя, Бантера или Льюиса. Поэтому мне ничего не оставалось, как заносить все на страницу, включая тот факт, что до того момента, как я вскрыла конверт и увидела фотографию Джона Уайта, я так ни к чему и не пришла. По правде говоря, в самые трудные мгновения я начинала даже спрашивать себя: а в самом ли деле произошло убийство? Частью проблема заключалась в том, что загадка, которую я пыталась разгадать, не имела четкой формы, шаблона. Если Алан Конвей приложил руку к описанию собственной смерти, как сделал это в случае с сэром Магнусом Паем, он наверняка оставил для меня разнообразные ключи, знаки и подсказки, помогающие найти верный путь. В «Английских сорочьих убийствах», скажем, был след ладони на земле, собачий ошейник в комнате, клочок бумаги в камине, армейский револьвер в столе, напечатанное письмо с подписанным от руки конвертом. Пусть я понятия не имела, куда эти улики ведут, но как читатель догадывалась, что они имеют смысл, иначе зачем о них упоминать? Как сыщик, я сама должна была найти ключи, но возможно, смотрела где-то не там, потому что работать было практически не с чем: никаких тебе оторванных пуговиц, загадочных отпечатков пальцев или удачно подслушанных разговоров. Ну да, Алан оставил рукописную предсмертную записку, отосланную Чарльзу в конверте с напечатанным адресом — с точностью до наоборот от описанного в книге события. Но что может это означать? У него закончились чернила? Письмо он написал лично, а адрес попросил напечатать другого человека? Если вы читали рассказы про Шерлока Холмса, то можете не сомневаться, что сыщик в точности осведомлен, как все было, даже если не считает необходимым сообщить это вам. У меня в данном случае не было никакой уверенности.

Был еще тот ужин в «Плюще». Мне никак не удавалось выбросить его из головы. Алан вышел из себя, когда Чарльз заикнулся о необходимости поменять название книги. Сидевший по соседству Мэтью Причард слышал его слова. Алан ударил кулаком по столу, потом воздел палец: «Не будет никакого про...» Чего? Продолжения? Прока? А может быть, прощения? Даже Чарльз точно не знал, что хотел сказать его собеседник.

И скажу напрямик: я не допускала, что Джон Уайт убил Алана Конвея, хотя и видела фотографию, запечатлевшую его прямо в момент совершения этого действа. Это было как с предсмертной запиской, оказавшейся на самом деле вовсе не предсмертной запиской, только в этом случае у меня не было даже намека на объяснение. Я просто не верила, и все. Я видела Джона Уайта и не нашла его человеком, склонным к насилию и агрессии. Да и причины убивать Алана у него не было. Скорее наоборот, это у Конвея имелся мотив.

Были и другие вопросы. Кто прислал мне фотографию? Почему ее послали мне, а не в полицию? Отправили ее, видимо, в день похорон, а на штемпеле указан был Ипсуич. Сколько из присутствующих на похоронах знали, что я работаю в «Клоуверлиф букс»? Мою фамилию исказили на конверте. Была ли это настоящая ошибка или же преднамеренная, чтобы создать видимость, будто отправитель не близко знаком со мной?

Сидя у себя в кабинете, пока все остальные ушли на обед, я набрасывала список подозреваемых. У меня в голове крутились пятеро, более чем Уайт подходивших на роль убийцы, и я расставила их в порядке наибольшего вероятия. Упражнение вызывало определенное смятение. Я уже выполняла подобное, дочитав книгу Алана.

1. Джеймс Тейлор, бойфренд.

Как бы ни симпатизировала я Джеймсу, он получал наибольшую выгоду от смерти Алана. На деле, проживи Конвей еще сутки, Джеймс потерял бы несколько миллионов фунтов. Он знал, что Алан дома. Он мог предположить, что Алан будет обедать на крыше башни, потому что погода в предпоследний день августа стояла прекрасная. Джеймс продолжал жить там и мог проникнуть в башню, подняться наверх и в мгновение ока столкнуть жертву. Он заявил, что провел выходные в Лондоне, но доказательством служило только его слово, да и, на мой взгляд, во время первой нашей встречи он держался слишком по-хозяйски, как будто знал, что Эбби-Грейндж принадлежит ему. Разумеется, первое правило остросюжетного детектива гласит: отбрасывай самого очевидного подозреваемого. Следует ли мне руководствоваться им в данном случае?

2. Клэр Дженкинс, сестра.

На каждой из присланных мне страниц Клэр распространялась о том, как обожала брата, как щедр он был к ней и какая близость всегда существовала между ними. Не могу сказать, что я так уж поверила ей. Джеймс полагал, что она завидует успеху брата, и в конце концов они поссорились из-за денег. Это не обязательно являлось мотивом для убийства, но имелась другая веская причина поставить Клэр второй в моем списке подозреваемых, и касалась она неоконченной книги.

Алан Конвей имел неприятную привычку создавать литературных персонажей на основе людей, которых знал. Джеймс Тейлор превратился в глуповатого и фатоватого Джеймса Фрейзера. Викарий появился под фамилией, представляющей анаграмму его собственной. Даже собственный сын Алана оказался там под своим именем. Я не сомневалась, что образ Клариссы Пай, старой девы, одинокой сестры сэра Магнуса, основан на Клэр. Портрет получился гротескный, и Алан сделал источник еще более очевидным, намеренно упомянув улицу Дэфни-роуд (хотя по книге на ней проживал Брент). Прочитай Клэр рукопись, у нее появился бы веский мотив столкнуть брата с крыши. Также в ее интересах было сделать так, чтобы книга никогда не увидела свет, — а для этого проще всего было выкрасть последние главы.