Скоро полночь. Том 2. Всем смертям назло - Василий Звягинцев

Капитана многословие профессора не раздражало. Он был уверен, что ученый человек именно так и должен выражаться, не унтер же какой-нибудь, три слова с детства знающий, ими и обходящийся.

— А вот этого… эту — в боевой режим перевести можно? Нам же туда — не к теще на посиделки…

— Думать будем, — обнадежил Игната Борисовича Удолин.

— Вы уж постарайтесь, — с полным доверием попросил Ненадо. Идти за тридевять земель, в тридесятое царство и воевать, если придется, он не боялся, но хотелось — чтобы во всеоружии.

Накануне, собрав весь личный состав присутствующего на Валгалле экспедиционного отряда, Шульгин, почти так же, как много лет назад, проводил нечто вроде политинформации. Неплохая, между прочим, форма воспитательной работы, не дураки ее придумывали. Приказы приказами, а поговорить с людьми по душам, доступными словами объяснить сущность «текущего момента», смысл того, что им предстоит совершить, в чем-то успокоить, где нужно — воззвать к «высшим побуждениям» — дорогого стоит. На вопросы ответить, помимо субординации заданные, собственными сомнениями поделиться и попробовать их по-товарищески разрешить.

В идеале функции нормальных комиссаров и замполитов в том и заключались — доходчивым, до души достигающим словом, а также и личным примером убедить бойцов сделать то, что выходит за границы требований уставов. «Велика Россия, а отступать некуда», — говорил эти слова политрук Клочков, командир «28 панфиловцев», или за него пропагандисты придумали — не суть важно. Главное — и не отступили, и фраза на века сохранилась.

Каждого из присутствующих на собрании офицеров Шульгин давным-давно знал в лицо, помнил, с кем и о чем говорил на вербовочном пункте в стамбульском переулке. С многими с тех пор и словом не пришлось перекинуться, география и должностные уровни разводили, но сомнений он не испытывал ни в ком. Не все из первопоходников откликнулись на нынешний призыв, но те, кто услышал звук серебряной трубы, — вот они.

— Ничего лишнего, боевые товарищи[87], я вам говорить не собираюсь, — начал Сашка, одетый в полевую форму ударного батальона, с почти незаметными генеральскими зигзагами на камуфляжных погонах. — Мы с вами сейчас находимся очень далеко от Родины, что моей, что вашей. Но она все равно у нас общая. Под Каховкой, Курском и Тамбовом, в Москве тысяча девятьсот двадцать четвертого и в ней же две тысячи пятого вместе за нее воевали. Рядом с далекими потомками. Теперь — сегодня. Географическая точка этого места, — он пальцем указал себе под ноги, — не имеет никакого значения. Угроза вражеского вторжения остается и продолжает нарастать. Вы все это видели в Африке, видели здесь. Страшен немец, страшны большевики, но что они в сравнении с тем, что надвигается на нас сейчас?

— Да уж это точно, — раздался чей-то голос, — с красными кое-как, но договориться можно…

— А со скорпионами — хрен! — поддержал сидевший в первом ряду Оноли.

— И я о том же. Поэтому наш замысел — проще апельсина. Пока враг не ждет — «Достанем фашистского зверя в его берлоге!», как призывали плакаты Отечественной войны. Достать и уничтожить неподдающихся, поставить на колени тех, с кем можно о чем-то разговаривать…

— Прежде всего — о безоговорочной капитуляции, — снова сказал Оноли, несколько раз смотревший гревший его душу документальный фильм о подписании Кейтелем именно этого документа в Карлсхорсте. Первую мировую до ума не довели, так Вторую правильно закончили.

— Это как получится, — кивнул Шульгин. — При любом раскладе: что жить — умереть, что не жить — умереть. Но лучше в наступательном бою и на чужой территории. Вы видели своих товарищей, а особенно — девчонок, покусанных ракопауками? А если их нахлынут миллионы? В неприкрытые войсками города? Тогда нам подписывать капитуляцию? Нет, не нам, конечно, тем, кто выживет и будет представлять хоть какую-то власть…

— Да что вы нас агитируете, Александр Иванович? — громко удивился штабс-капитан Ястребов, двоюродный брат Анны и, значит, как бы шурин Шульгина.

— Не агитирую. Смешно бы было таких, как вы, — агитировать, уговаривать. Все не в пример проще. Нас здесь — сорок три человека…

Себя Сашка посчитал в общий строй.

— Половину придется оставить на планете. Базу и девочек защищать, — он позволил себе слегка двусмысленно усмехнуться. Демонстрируя, что разница в погонах ничего не значит. Все, мол, мужики. — Никто не может поручиться, что сюда завтра не нагрянут многократно большие силы монстров и тараканов. Значит, взвод прикрытия будет сдерживать их натиск до полной эвакуации базы. Задача как бы не потруднее, чем наш разведывательный рейд. Славой посчитаемся когда-нибудь позже. Поэтому в десант пойдут двадцать человек. Командиров я сам назначу… Назначил уже, но назову позже, — поправился он. — Добровольцы есть?

— В рейд?

— Наоборот. Только прошу, без всякого этого… Гусарства и кавалергардства. Где опаснее будет, и кто раньше «живот на алтарь» положит, только господу богу известно. Думайте строго логически. Кто как себя ощущает, кто здравомыслие имеет, относительно личных качеств и соответствия их текущей обстановке… Вы же опытные бойцы, господа. Избавьте меня хоть от этой необходимости — пальцем указывать: «ты — пойдешь, ты — останешься». Понимаете, о чем я?

Офицеры понимали, каждому приходилось оказываться в подобной ситуации. Почему лучшим моральным выходом всегда оказывалось: «На первый-второй рассчитайсь! Первая шеренга — шаг вперед!» И никаких душевных терзаний, в случае чего. Тем более, в мировую войну взводные и ротные командиры гибли быстрее, чем среднестатистический солдат. В процентном отношении.

— Вы все понимаете, товарищи. Я вас оставлю на полчаса, сами обсудите и организуйтесь. Помните мои слова двадцатого года: «Вы все друг за друга отвечаете. С выбранным вами человеком вам же и придется в разведку идти, десять верст с пулеметом на плече по песку бежать, и все тому подобное…»[88]Вернусь — доложите решение.

— Почему именно двадцать, Александр Иванович? — спросил ротмистр Барабашов, бывший покойник и отважный преследователь разгромленных монстров. Он был совершенно уверен, что в рейд «за край земли» его возьмут. И не ошибался.

— Интересный вопрос. Даже слишком, по причине бессмысленности. Ответить на него разумно я не в состоянии. Понятно, что, ничего не зная о противнике, составить расчет потребных сил и средств невозможно. Бывало, танкового корпуса не хватало (это он вспомнил о своей встрече с комиссаром Попелем)[89], бывало — роты много. Вот интуитивно и решил: пять человек — головной дозор, еще пять — передовая походная застава. Остальные — резерв главного командования. Для того, чтобы в случае общей неудачи организованно отступить, — хватит. В качестве охраны дипломатической миссии — тоже. А наступления с решительными целями мы предпринимать не собираемся на этом этапе. Доходчиво?