Петр Столыпин. Крестный путь реформатора - Виктор Воронин

Спиридович. Извините, тогда я не мог судить обо всем этом. Я физически находился на улице, я делал свое дело и не мог…

Председатель. Кроме физического дела, у Вас было умственное, которое заключалось в том, чтобы исполнить вашу непосредственную задачу — охранять кого нужно в Киеве. Вы получили сведения, что эта организация приехала, как же Вы не осведомились, арестована эта организация или нет?

Спиридович. Моя работа заключалась в физической охране государя на улице при участии товарища министра внутренних дел и начальника охранного отделения с чиновниками.

Председатель. Охрана царя от возможностей покушения на него — это дело физической охраны или какой-нибудь другой?»

В девять вечера в городском театре в присутствии царя и председателя Совета министров должен был состояться оперный спектакль «Сказка о царе Салтане» Римского-Корсакова. Все приглашенные на него прошли проверку, но Киевское охранное отделение получило для своих нужд билеты с незаполненной графой фамилии (все билеты были именными), и их распределением ведал лично Кулябко.

Позднее на следствии и уже при Временном правительстве Курлов и Спиридович пытались представить выдачу билета Богрову несогласованной с ними личной инициативой начальника Киевского охранного отделения. Но даже если бы и не было ранее согласованной общей позиции относительно целесообразности выдачи пропусков Богрову, они в обязательном порядке должны были контролировать списки приглашенных на спектакль, учитывая присутствие на нем императора. Также вся имеющаяся информация не вызывает сомнения, что уже непосредственно в театре Курлов, Спиридович и Веригин знали о присутствии в зале Богрова и никаких возражений это у них не вызвало.

Несмотря на всё более бросающийся в глаза абсурд происходящего, Кулябко выдает своему осведомителю билет в 18-й ряд партера (место № 406), который за час до начала спектакля Богров получает от присланного филёра. Алогичность своих действий подполковник пытался оправдать перед следствием такими доводами: «Около 11 часов утра Богров заявил, что Нина Александровна к нему на квартиру не придет и назначила свидание на Бибиковском бульваре около 8 часов вечера, где будет окончательно выяснен план задуманного террористического акта. В дальнейшем Богров заявил, что после посещения Купеческого сада он примет Столыпина и Кассо не мог собрать, ввиду многочисленности публики, почему Николай Яковлевич дал ему поручение выполнить это во время торжественного спектакля в городском театре, причем выставил те же мотивы, побуждающие его обязательно присутствовать на этом спектакле, т. е. боязнь провала. Поэтому мною был выдан ему билет на спектакль в городском театре».

Примерно то же самое он повторяет и на другом допросе: «"Николай Яковлевич" поручил ему (Богрову. — Авт.) во что бы то ни стало дать ему точные приметы Столыпина и Кассо немедленно же, для каковой цели потребовал его присутствия в театре, обставив это требование предупреждением, что он может быть проконтролирован членами группы. Поэтому ему вновь был дан билет для входа в театр. Предварительно я задал Богрову вопрос, чем он объяснит получение билета, на что он заявил, что этот вопрос предусмотрен и что он объяснил "Николаю Яковлевичу", что имеет возможность достать билет через некую кафешантанную певицу Регину. Единственный мотив, что я дал ему билет, было опасение того, что в противном случае он будет провален партией (тем, что не достанет билет? — Авт.)».

Уже после казни Богрова Кулябко дополняет высказанные своим агентом требования: «Богров сослался на требование Николая Яковлевича быть обязательно в театре и с его слов понял, что за ним может быть перекрестное наблюдение со стороны Николая Яковлевича. При обсуждении этого вопроса Богров высказывал, что ему нельзя быть где-нибудь в галерее, а нужно быть в партере».

В общем, Кулябко в нарушение инструкции Департамента полиции с непонятной целью (нельзя же всерьез воспринимать слова о «перекрестном наблюдении» со стороны революционеров) дает Богрову билет в городской театр. При этом выписывает его в партер, где тот имел свободный доступ к любому министру, а также легко мог выстрелить или бросить бомбу в царскую ложу «Аленский» мог почти так же свободно пронести под фраком в театр небольшую бомбу, как и пистолет, что делало шансы на успех цареубийства очень высокими.

В театре Кулябко и Богров встречаются, и начальник охранного отделения посылает осведомителя проверить, как обстоят дела на квартире. Согласно показаниям подполковника: «Когда я в начале спектакля увидал в театре Богрова, я послал его домой справиться, там ли находится "Николай Яковлевич"; встретив вслед затем Веригина, я доложил ему, что отправил Богрова из театра с означенным поручением. Когда вскоре Богров вернулся и доложил, что "Николай Яковлевич" дома, — я в первом же антракте доложил генералу Курлову, что посыпал из театра Богрова домой (дополнительное подтверждение полной осведомленности о происходящем руководителя охраны киевских торжеств. — Авт.) и что Богров сообщил, что "Николай Яковлевич" у него в квартире и ужинает. Генерал Курлов высказал опасение, не утеряем ли мы "Николая Яковлевича", но я доложил, что квартира его обставлена усиленным наблюдением».

Когда Богров возвратился в театр (домой он не ходил и выждал время на Большой Владимирской), то жандармский офицер на входе отказался его впустить из-за ранее надорванного билета. Случайно или нет, но рядом оказался Кулябко и отдал указание пропустить агента.

О том, что произошло потом, лучше всего привести свидетельства очевидцев. Одно из наиболее точных описаний принадлежит перу Гирса, который из всех свидетелей и мемуаристов ближе всего находился к месту покушения: «Я был на линии 6-го или 7-го ряда, когда меня опередил высокий человек в штатском фраке (около Столыпина не было ни одного киевского охранника (!), а привезенного из Петербурга Есаулова он отправил вызвать автомобиль. — Авт.). На линии второго ряда он внезапно остановился. В то же время в его протянутой руке блеснул револьвер (на самом деле это был купленный Богровым в 1908 году в Берлине пистолет «браунинг № 1», разрешение на который он имел от охранного отделения, и, следовательно, Кулябко знал об обладании «Аленским» оружия. — Авт.), и я услышал два коротких сухих выстрела, последовавших один за другим (непонятно почему Богров стрелял только два раза. В условиях общей растерянности он смог бы произвести еще несколько выстрелов и быть уверенным в достигнутом результате. Также надо отметить, что стрелком он был плохим, о чем свидетельствуют результаты попаданий с расстояния в два шага. — Авт.). В театре громко говорили, и выстрел слышали немногие, но когда в зале раздались крики, все взоры устремились на П. А. Столыпина и на несколько секунд всё замолкло. П. А. как будто не сразу понял, что случилось. Он наклонил голову и посмотрел на свой белый сюртук, который с правой стороны, под грудной клеткой, уже заливался кровью. Медленными и уверенными движениями он положил на барьер фуражку и перчатки, расстегнул сюртук и, увидя жилет, густо пропитанный кровью, махнул рукой, как будто желая сказать: "Всё кончено!" Затем он грузно опустился в кресло и ясно и отчетливо, голосом, слышным всем, кто находился недалеко от него, произнес: "Счастлив умереть за Царя". Увидя Государя, вышедшего в ложу и ставшего впереди, он поднял руки и стал делать знаки, чтобы Государь отошел. Но Государь не двигался и продолжал на том же месте стоять, и Петр Аркадьевич, на виду у всех, благословил его широким крестом».