Брак по расчету. Златокудрая Эльза - Евгения Марлитт

Рассуждая так, девушка поправляла цветы в вазе. Она никак не отреагировала на страстную речь Елены, беспощадно обвинявшей брата. Последняя, очевидно, сама почувствовала, что зашла слишком далеко, и совершенно другим тоном попросила Елизавету сесть и немного поболтать с нею.

В эту минуту дверь с шумом распахнулась и на пороге показалась женская фигура. Елизавета с трудом узнала в этой женщине баронессу Лессен. Ее белые волосы, обычно тщательно причесанные, падали из-под утреннего чепчика на лоб. Лицо было покрыто красными пятнами. Взгляд ее утратил обычное выражение гордой самоуверенности. Какой же ничтожной казалась она теперь!

— Ах, Елена! — взволнованно воскликнула она, не замечая Елизаветы. — Рудольф только что позвал к себе несчастного Линке. Он так сердится и кричит на беднягу, что слышно в дальнем углу двора. Господи!.. Я чувствую себя такой несчастной! Сегодняшнее утро совсем убило меня, я еле держусь на ногах. Я не смогла больше выносить такую несправедливость и укрылась здесь. Рушится все то, что я с таким трудом создавала во имя Господа! И нужно же было такому случиться, что Эмиль уехал в Оденбург! Мы покинуты и одиноки, дорогая Елена! — И баронесса обвила обеими руками шею девушки.

Этим моментом и воспользовалась Елизавета, чтобы выскользнуть из комнаты.

Когда она очутилась в коридоре, выходящем в вестибюль, до нее донесся громкий разговор. Низкий, звучный мужской голос иногда повышался от сильного волнения, но ни разу не прозвучал резко. Елизавета не могла определить, откуда доносится этот голос, и побежала, торопясь поскорее выйти из особняка. Но не успела она сделать и несколько шагов, как ясно услышала:

— Вы покинете Линдгоф не позднее завтрашнего вечера.

— Господин фон Вальде… — раздался другой голос.

— Это мое последнее слово! — повелительно произнес первый из собеседников, и в эту минуту Елизавета с ужасом осознала, что стоит перед открытой дверью.

Посреди комнаты стоял высокий мужчина, заложив одну руку за спину, а другой указывая кому-то на дверь. Взгляд темных горящих глаз встретился со взором Елизаветы. Она поспешно отвела глаза и выбежала в сад. Ей казалось, что этот взгляд преследует ее.

Когда вся семья Фербер собралась за ужином, отец стал оживленно рассказывать, как познакомился сегодня в лесничестве с господином фон Вальде.

— Ну и как он тебе? Понравился? — спросила жена.

— На этот вопрос, дорогая моя, я смогу тебе ответить, может быть, только через год, и это при условии, что я буду видеть его чуть ли не ежедневно. Пожалуй, даже и тогда я не составлю о нем определенного мнения. Меня этот человек заинтересовал тем, что все время заставляет тебя задуматься, действительно ли он такой холодный и бесстрастный человек, как о нем говорят? Он пришел к моему брату, чтобы расспросить его об инциденте между управляющим и той бедной женщиной, Шнейдер, потому что ему сказали, будто бы Сабина была свидетельницей случившегося. Сабину позвали в комнату, чтобы она рассказала, в каком виде застала несчастную Шнейдер. Фон Вальде желал все знать до мельчайших подробностей. Он приехал сюда прямо из Испании. Из сказанного им можно заключить, что какой-то друг написал ему о том, что здесь творится, после чего он немедленно отправился домой.

— А какова его наружность? — спросила госпожа Фербер.

— Мне он очень понравился, хотя я еще ни разу не встречал человека, который держался бы так холодно и неприступно, как фон Вальде. Я знаю, что его считают донельзя высокомерным, но, как мне кажется, это мнение ошибочно, просто он сильно удручен жизнью.

Елизавета задумчиво слушала слова отца, а потом рассказала о сцене, свидетельницей которой случайно стала.

— Ну, значит, суд свершился скорее, чем можно было предположить, — сказал Фербер. — Может быть, это произошло и благодаря моему брату — ведь он беспощаден в своих суждениях, когда спрашивают его мнения, и, вероятно, выложил господину фон Вальде все, что накипело на душе.

С этого вечера прошло не более недели, но за этот небольшой отрезок времени в Линдгофе произошли громадные перемены.

Уволенный управляющий был заменен новым, которому, однако, предоставили очень незначительные полномочия, так как хозяин во все вникал сам. Большинство из тех, кому отказали в месте за то, что они посещали деревенскую церковь и не слушали проповеди в замке, снова были приняты на работу в имение. Наконец, в воскресенье фон Вальде в сопровождении баронессы фон Лессен и маленькой Бэллы присутствовал на богослужении в деревенской церкви в Линдгофе. Учитель Меренг, к всеобщему удивлению, появился на хорах в качестве слушателя, а после службы почтенный деревенский пастор обедал в замке.

Доктор Фельс теперь каждый день приезжал в Линдгоф, потому что Елена заболела. Последнее обстоятельство и было, вероятно, причиной того, что Елизавету не приглашали больше давать уроки музыки и что, по словам лесничего, баронесса избежала «ссылки в Сибирь».

— Ведь господин фон Вальде вовсе не варвар, чтобы усугублять состояние своей сестры, лишая ее приятного для нее общества, — сказал лесничий. — Само собой разумеется, что если баронесса перестанет здесь бывать, то и ее сын не будет посещать замок.

В деревне все знали, что в замке свирепствуют страшнейшие бури, которые очищают тамошнюю атмосферу. Первые три дня после приезда фон Вальде обедал один в своей комнате и отсылал обратно все бесчисленные записки, которые посылала ему баронесса, но в конце концов болезнь Елены вынудила их встретиться у ее постели. С этого дня жизнь как будто вошла в прежнюю колею, хотя слуги уверяли, что господа за столом не говорят ни слова. Гольфельд приезжал один раз, чтобы поприветствовать хозяина, но, по слухам, уехал очень быстро и притом с чрезвычайно вытянутой физиономией.

В один пасмурный августовский день Елена фон Вальде прислала Елизавете записку с просьбой прийти в замок. Войдя в ее комнату, девушка увидела, что Елена не одна — в кресле у окна сидел фон Вальде, похоже, он заканчивал произносить какую-то речь. Сидевшая рядом с ним баронесса фон Лессен, наклонившись к нему, с любезной улыбкой слушала его слова, хотя они были обращены к Елене. Баронесса держала вязание, и вся эта картина казалась вполне мирной. На кушетке лежала Елена, просторный капот окутывал всю ее тщедушную фигурку, русые волосы были запрятаны под утренний чепчик, розовые ленты которого еще больше подчеркивали смертельную бледность ее лица. На пальце у нее сидел попугай, которого она время от времени ласкала и прижимала к щеке. «Ужасная» птица была теперь «милочкой» и могла кричать сколько душе угодно. Значит, и тут состоялось примирение.

Елена, увидев Елизавету, приветственно махнула ей рукой, но от девушки не укрылось, что она старалась подавить легкое смущение.

— Милый Рудольф, — проговорила она, взяв брата за руку, — вот та милая артистка, которой я обязана многими прекрасными часами. Елизавета Фербер, которую ее дядя, да и все в округе зовут «златокудрая Эльза», так увлекает всех своей игрой, что я хочу попросить ее заставить нас забыть о сегодняшнем пасмурном небе. К сожалению, я не могу составить вам компанию у рояля. Не будете ли вы так добры сыграть нам что-нибудь?