Брак по расчету. Златокудрая Эльза - Евгения Марлитт

— Не расстраивайся, милая Адель, — сказала дама, изображающая Цереру[30]. — Если бы мой муж мог обойтись без Фельса как врача, его ноги давно бы уже не было в моем доме. Когда я в прошлом году устраивала детский маскарад, который, замечу, удался на славу, он наотрез отказался отпустить к нам своих детей. А что он мне сказал, когда я лично пошла просить за его детей? «Неужели так интересно смотреть на обезьянью компанию?» Я этого ему никогда не прощу.

Елизавете вдруг представилось умное лицо доктора с пронизывающим взором и насмешливой черточкой у рта. Она в душе посмеялась над его резкостью, но вместе с тем невольно подумала о том, как трудно иногда бывает человеку поступать в соответствии со своими взглядами.

— Ах, что же вы хотите? — воскликнула «Флора[31]» — хрупкое, тоненькое создание с очень хорошеньким, но слишком бледным личиком. Эта дама до сих пор была поглощена своим отображением в зеркале. — С нами он поступил не лучше. Два года тому назад он сказал моим родителям, что не только глупо, но даже преступно так рано начинать вывозить меня в свет при моем сложении. Будто родители не знают, что полезно их детям! Нам-то известно, чем объясняется подобная заботливость. Младшая сестра доктора в то время была еще не замужем, а таким всегда неприятно появление на балу более молодых. Папа хотел тотчас отказать доктору от дома, однако мама не может обходиться без его лекарств. Но, слава Богу, его советов не послушали, и, как видите, я еще жива.

Молчание слушательниц подтвердило мнение Елизаветы, что это торжество весьма сомнительно и что этому хрупкому созданию с узкой впалой грудью и болезненным цветом лица придется тяжело поплатиться за пренебрежение докторскими советами.

Вдруг всех дам привлек к окну нарядный экипаж, проезжавший по улице. Елизавета со своего стула могла видеть всю улицу, в том числе и предмет всеобщего любопытства. В экипаже сидели баронесса Лессен и Елена фон Вальде. Последняя повернула голову в сторону дома асессора и, казалось, старательно считала в нем окна. Ее щеки слегка порозовели, что служило признаком внутреннего волнения. Баронесса небрежно откинулась на спинку сиденья и вроде бы не замечала ни людей, ни домов.

— Дамы из Линдгофа! — воскликнула «Церера». — Но что это значит? Они совершенно не обращают внимания на окна доктора. Ха-ха! А ведь там, в окне, его жена! Посмотрите, как у нее вытянулось лицо… Она поклонилась, но у этих дам, к сожалению, нет на затылке глаз!

Елизавета взглянула на противоположные окна. Там стояла очень красивая женщина с прелестным ребенком на руках. В ее голубых глазах, провожавших экипаж, действительно светилось недоумение, но овал ее цветущего личика нисколько не «вытянулся». Ребенок потянулся ручонками в направлении разукрашенных голов дам в окне дома асессора. Следуя взглядом за его движениями, женщина посмотрела в ту сторону и с лукавой улыбкой кивнула дамам, которые ответили на ее поклон воздушными поцелуями и другими нежными жестами.

— Странно! — удивилась асессорша. — Что случилось с этими дамами? Почему они проехали, не поклонившись? До сих пор они всегда останавливались, докторша по полчаса стояла возле экипажа, и Елена фон Вальде, похоже, с большим удовольствием беседовала с ней, хотя у баронессы при этом была очень кислая физиономия. Просто удивительно! Ну, со временем все прояснится.

— Господин фон Гольфельд, вероятно, остался в Оденбурге. Утром, когда экипаж проезжал мимо нас, он находился с ними, — сказала «Диана[32]».

— И как Елена фон Вальде перенесла разлуку? — произнесла «Флора», насмешливо улыбаясь.

— Разве уже так далеко зашло?..

— Неужели ты еще этого не знаешь? — воскликнула «Церера». — Что думает он, мы еще не выяснили, но что она страстно влюблена — вне всяких сомнений. Впрочем, не вызывает сомнений, что любовь существует только с одной стороны. Разве такая несчастная калека может внушить любовь, к тому же такому ледяному человеку, как Гольфельд, не обращающему внимания даже на красавиц?

— Да, это верно, — согласилась «Венера[33]», искоса бросая взгляд в зеркало, — но Елена фон Вальде очень богата.

— Ну, он может получить это богатство и за меньшую цену. Ведь он — их прямой наследник.

— Но ведь сам фон Вальде еще может жениться, — заметила асессорша.

— Ох, не говори мне о нем! — с гневом воскликнула «Церера». — Женщина, которая согласилась бы на это, видимо, еще не родилась и должна свалиться с неба специально для него. Он весь соткан из высокомерия, он еще более жестокосерден, чем его двоюродный брат. Как я злилась на него в то время, когда была еще барышней, за то, что он на придворных балах стоял у дверей, скрестив руки, презрительно смотря на всех, и сдвигался с места только тогда, когда должен был танцевать с княгиней или принцессой. Ведь мы хорошо знаем, какую женщину он считает достойной славного имени фон Вальде: она должна быть старинного рода, берущего начало, по возможности, от тех мужчин и женщин, которые оказались в Ноевом ковчеге.

Все рассмеялись. Только Елизавета оставалась серьезной. Поведение Елены фон Вальде произвело на нее глубокое впечатление. Она была возмущена и чувствовала, что ее взгляды относительно человеческого характера начинают колебаться.

Неужели возможно, чтобы твое мнение так изменилось за несколько часов? Для других, не таких идеалистов, как Елизавета, непонятное влияние, которое баронесса оказывала на Елену, могло быть объяснено тем, что последняя любит ее сына. Елизавета же так не считала. По ее убеждению, столь возвышенное чувство, как любовь, не могло быть причиной каких-либо низких поступков. По ее мнению, Гольфельд не мог быть воплощением идеала прекрасной женской души. Он не был ни умен, ни остроумен, отличался большим самомнением и, желая производить на женщин впечатление не только своей наружностью, но и внутренним содержанием, представлялся молчаливым и замкнутым, давая людям повод предполагать, что за этим скрываются достоинства, коими он на самом деле не обладал. Среди мужчин у Гольфельда не было ни одного друга. Будучи хитрецом, он никого не впускал в свою душу, а дамы вполне удовлетворялись «жесткой скорлупой» и утешали себя надеждой на «сладкое ядро». Гольфельд прекрасно умел рассчитывать и для достижения блестящего положения в свете не останавливался ни перед какой интригой, для чего у него, как у камер-юнкера при дворе, имелась самая благоприятная почва.

Елизавета очень обрадовалась, увидев экипаж дяди, показавшийся из-за угла, и облегченно вздохнула, когда села рядом с ним. Она сняла шляпу и с удовольствием подставила свое лицо прохладному вечернему ветерку.