Океан для троих - Реджи Минт

себе ерунды и сбежала замуж за какого-то сивого мерина? Выкуси, Дороти. Так справишься.

— Не могу…

— Ничего, я же выучился этой твоей дряни из храмовых книжек, вот и ты сумеешь, — Рауль, показывая всю серьезность угрозы, толкнулся чуть глубже, специально нажимая там, где хотелось больше всего.

Дороти, не выдержав, вкруговую потерлась бедрами о жесткое покрывало, но ее прижали, лишая желанного трения, и прошептали на ухо:

— Мы сегодня не спешим. Верно? Дай мне глубже, и все будет. Попроси меня взять тебя — и я развяжу тебе руки, чтобы ты могла ими раздвинуть для меня свою круглую попку. Чтобы показала, какой ты умеешь быть. Такой, что за тебя и сдохнуть не жалко, да? И что тебя нельзя отпускать дальше десяти ярдов от койки…

— Рауль…

— Что? — Морено прикусил ее за шею и вынул член почти полностью, оставив внутри только крупное навершие. — Что, моя прекрасная капитан? Развязать? Хочешь быть моей целиком?

— Да…

То, что узлы и впрямь были с секретом, Дороти поняла по тому, что у Рауля на то, чтобы освободить ее руки, ушло всего мгновение — раз, и веревки ослабли, а потом и вовсе распустились. Исчезли путы с пояса.

Морено замер выжидающе, больше не толкаясь внутрь, лишь гладил Дороти по наверняка розовой от стыда и возбуждения шее, потом нагнулся и шепнул:

— Ну же! Дай мне…

И Дороти сделала, что от нее просили — выгнулась, завела руку за спину и разрушила последний бастион стыда, который и без того шел глубокими трещинами.

— Вот так, — Рауль толкнулся внутрь, рыкнул невнятное и поцеловал Дороти в губы — жадно, по-собственнически, потом перехватил вторую руку за запястье, не давая коснуться себя. — Вот видишь, как с ней надо…

Дороти не видела, потому что повязка по-прежнему плотно закрывала ее глаза, и сначала даже не поняла, что говорит Рауль не ей, а о ней, — слишком хорошо было, слишком сладко.

После всего холодного, бесприютного года, после грызущей тоски, она наконец ощущала себя живой. И нужной.

С кем-то. Важным. Выбранным. Незаслуженным.

Поэтому второй голос, который раздался откуда-то сбоку, заставил ее вздрогнуть и замереть.

— Вижу. Возьми ее глубже. Да… Какая красивая… Жаль, темно. Надо больше свечей!

Доран говорил тихо и сипло, точно был простужен.

Дороти дернулась, пытаясь выбраться из-под Рауля, но ей не дали — крепко вогнали ствол и с силой прижали за плечи к кровати, а когда она снова взбрыкнул, прошептали в ухо:

— Нет, так дело не пойдет, — усмешка в голосе Рауля была не злой, а какой-то острой. Словно его заводила растерянность Дороти. Заводило присутствие Дорана, то, что он все видел. — Я еще свое не получил.

— Можно подумать, у тебя кто-то когда мог что-то отобрать, — теплая усмешка окатила с головой.

Теперь голос Дорана звучал близко, а потом Дороти мягко выдохнули в губы, и она застонала бессильно, насаженная на клинок одного любовника и вдыхая запах второго.

Чужих. Своих. Обоих.

Доран ее поцеловал, легко, мимолетно — как уже тысячу раз целовал в тех самых снах, но теперь все было взаправду и в тысячу раз прекраснее. Дороти оставила все на потом и просто разрешила себе быть. С ними и самой собой.

Ее снова поцеловали — сначала нежно, невесомо, точно перышком прошлись. Но Дороти было мало, она прошептала:

— Еще! — разрешая сразу и все. И всем.

Ее поняли, послушались — жадно смяли губы, вторглись языком, обхватили за шею, а потом отодвинулись, выдыхая судорожно.

— Доран, — только успела прошептать Дороти, и ее, точно по сигналу, поцеловали снова. И снова. Не давая вдохнуть, мучая ее губы — своими, теплыми, солоноватыми.

Рауль отодвинулся, перестал наваливаться, дотронулся легкой лаской до шеи, провел кончиками пальцев по спине и прошептал:

— У нее сладкий рот, да? Ты смотрел — я тоже хочу смотреть. Видеть, как ты возьмешь ее спереди… Пусть она приласкает тебя языком по всей длине, а потом возьмет глубже, пусть даже стонать не сможет, а я сделаю так, чтобы она попыталась.

— Делай, — согласился Доран прямо в губы Дороти и отодвинулся.

Рауль подхватил ее под живот, не снимая с члена, а наоборот — часто и мелко толкаясь и лишая всякого соображения. Дороти послушалась, и Доран скользнул ближе, пригибая ее голову к своему паху, лаская пальцами затылок, перебирая длинные локоны.

Дороти слепо потянулась вперед, повинуясь ласковым рукам, и раскрыла губы. Доран толкнулся ей в рот — жадно, сразу глубоко и замер. Дороти прижала к стволу язык снизу и надавила. Наградой ей был тихий вздох, и ласковые пальцы исчезли — твердая ладонь легла на затылок, не давая качнуться назад. Она сжалась и сжала в себе обоих — и Рауля лоном, и Дорана горлом. И получила два потрясенных выдоха.

— Да, вот так, возьми глубже, — просипел Рауль. — Только так. Не думай, моя капитан, не твое это. Просто пусти нас. Двоих сразу. Будет хорошо. Сладко будет.

И Дороти впустила, неумело лаская Дорана языком и губами, давая брать себя глубоко в горло, так что даже стонать не получалось, а тот и не отказывался — шумно выдыхая через нос и удерживая рукой за узел закрывающей глаза повязки. Словно действительно боялся, что Дороти непостижимым образом растворится и исчезнет.

Рауль точно с цепи сорвался — снова сменил член на пальцы, надавил там внутри, да так, что Дороти выгнуло, а потом прижался губами к ее ягодицам, к коже, которая горела уже вся — сначала от наказания, а теперь от удовольствия, прикусил несильно, лизнул широко и внезапно скользнул языком туда к пальцам. И жадным широкими мазками начал ласкать как раз там, где половинки ягодиц соединялись и ниже, собирая капли влаги. Дороти застонала, член Дорана не давал кричать громко, глушил жадные звуки. Поэтому она просто глухо мычала — от каждого сильного толчка внутрь рта и от каждого горячего прикосновения языка.

Долго продержаться не удалось, Дороти кончала так, как давно уже не приходилось, сильно выгибаясь и уже совсем бесстыдно насаживаясь на пальцы и язык.

— Влажная девочка. Вся мокрая для меня. Скользко будет, хорошо, — Рауль снова задвинул ствол внутрь, в еще пульсирующее лоно. — Еще хочу… Доран… не выпускай ее. Не отпускай.

— Не могу…

Доран толкнулся сильно, в самое горло, и Дороти ощутила языком мягкую пульсацию, она сглотнула, поняла, что дышать уже не выходит, и качнулась назад, выпуская член Дорана и насаживаясь на ствол Рауля.

Остатки наслаждения делали каждое движение глубоким, сильным, на грани боли. Рауль, кажется, почувствовал это, со звериной чуткостью, и