Грааль - Стивен Рэй Лоухед

прибыл командир, — сказал я. — Идет, чтобы занять место в первых рядах.

Воины и в самом деле расходились, освобождая широкий проход. Несколько фигур надвигались на нас из глубины. Один был выше других, и шел он впереди остальных.

Я узнал знакомую походку. Я так часто видел этого человека, что узнал бы его вернее самого себя.

— Это Артур, — сказал Борс. — Он жив.

Пендрагон вышел к краю поляны и молча посмотрел на нас. Его одежда была изодрана, как будто он долго скакал по лесу. Лицо пошло морщинами от усталости; он вообще выглядел сильно постаревшим. На правой щеке красовался уродливый синяк, но стоял он прямо, с высоко поднятой головой.

— Артур! — закричал я. — Мы здесь. Иди к нам!

Король не ответил, он повернулся и отошел в сторону; только тогда я заметил, что его руки в оковах. Лленллеуг с копьем в руке двинулся за Артуром, рядом с ним шла Моргауза. А еще я увидел Мирддина и Гвенвифар, а за Лленллеугом шли Рис и Передур; их руки тоже были скованы цепями, и шли они с опущенными головами. Одежда рваная и запачканная кровью. Это шли воины, знавшие, что битва проиграна, а жизнь быстро приближается к жалкому концу.

По кивку Лленллеуга Артур снова повернулся к нам. Он назвал каждого из нас по имени и сказал:

— Вы достойно сражались, друзья мои. Но битва проиграна. Пришло время сдаться.

— Это что, в самом деле Пендрагон? — удивленно прошептал Герейнт.

— Сомневаюсь, — заявил Борс. Настоящий Артур никогда не говорил о капитуляции и никогда не сдавался. Поднеся руку ко рту, Борс закричал: — Сам сдавайся! Мы — люди Пендрагона, мы поклялись перед Богом охранять Грааль. Мы ни перед кем не отступим.

Смиренный и печальный Пендрагон покивал и горестно произнес:

— Борс, старый друг, делай, как я говорю. Ты поклялся мне в верности, будь то победа или поражение. Пришло время закончить эту битву.

— Ради Бога, Артур, — воскликнул Борс, — да что они с тобой сделали? Иди в нам, будем сражаться вместе!

Король не обратил внимания на его слова и продолжал:

— Им нужен Грааль и Каледвэлч. Я прекращаю битву и приказываю тебе принести меч и Чашу.

Вся горечь мира хлынула мне в сознание. Я и раньше знавал поражения, но такого — никогда. Никогда! Это… это подлое подчинение недостойно того Пендрагона, которого я знал. Мирддин перевернул бы Небеса и Землю, прежде чем сдаться, и даже самый меньший из кимброгов сражался бы до последнего вздоха, но не стал бы участвовать в такой позорной сдаче.

Я смотрел на поляну, словно передо мной зияла пропасть; мой король стоял по одну сторону, а я — по другую. Могу ли я бросить вызов своему королю и продолжать бой? Или я должен повиноваться ему, пусть даже к своему позору и унижению?

Судите сами. Тот, кто никогда не служил Истинному Господу и не клялся в верности до самой смерти, не поймет, что значит видеть своего господина побежденным, униженным и обесчещенным. Те, кто ничего не знает о чести, не могут понять боли бесчестия. По правде говоря, эта боль хуже смерти, и она не кончается.

Я стоял, глядя на Артура, а он совсем повесил голову. На глазах у меня выступили слезы. Я не смотреть на это и отвернулся.

— Битве конец, — устало повторил Пендрагон. — Принеси Грааль.

Лицо Борса покраснело от ярости. Он ответил, как ударил:

— Никогда! — Забрав Каледвэлч у Герейнта, он взмахнул им и прокричал: — Чтобы получить Грааль, тебе придется вырвать этот клинок из моих мертвых рук.

Возможно, это была игра света, но мне показалось, что я заметил тень улыбки, мелькнувшую на лице Артура, когда он услышал ответ Борса. Повернувшись к Моргаузе, он развел руками, как бы говоря: «Вот видишь. Я пытался», — и тут Лленллеуг оттолкнул его в сторону копьем.

Ирландец схватил Мирддина и вытащил вперед. Но Моргауза явно осталась недовольна попытками Артура убедить нас. Она вышла вперед из рядов вражеских воинов. Огненноволосая, с чертами лица, пылающими, как факел, ненавистью, триумфом и злобой, слитыми воедино в диком выражении, она была одновременно ужасна и прекрасна. Пламя страсти озаряло ее изнутри дикой красотой, подобной красоте волчицы, бросающейся на жертву, или молнии, разящей с грозового неба. Волосы локонами струятся с висков, губы растянуты в злобной властной улыбке, она казалась богиней разрушения — страшная Морриган из старых легенд не могла бы выглядеть ужаснее.

— Чаша! Дай мне чашу! — приказала Моргауза с каким-то нечестивым ликованием. И следа не осталось от той замарашки, которую я встретил в тот день в лесу; как и всё другое в ней, немая невинность тоже была ложью.

Да, я помнил нашу первую встречу. Вот я выхожу из-за деревьев, и вот она сидит на земле, а вокруг разбросаны грибы из корзины. Наверное, споткнулась и упала, рассыпав свою добычу. Помнится, я помог ей собрать грибы. Передур и Таллахт были со мной, и мы просто наткнулись на нее, одну и потерянную… Ах, нет, нет, все было совсем не так. Сначала была песня — это она привела нас к ней. Она пела, мы услышали, последовали на зов, так все и началось.

Если бы мне тогда не заморочили голову, я бы конечно подумал: как это так? Девица может петь, но не может говорить? Увы, меня обманули, как и всех прочих. Я опустил голову и попросил Иисуса простить мою слепоту.

Словно в ответ на свои покаянные мысли я снова услышал ту самую песню. Моргауза стояла передо мной и с губ ее срывалась песня. Она улыбнулась, и я сразу понял, что напрасно судил ее слишком строго.

— Не думай обо мне плохо, храбрый Галахад, — сказала она мягким низким голосом и подошла ближе. — Я такая же, как и ты. Я тоже пострадала от Морганы.

А ведь правда, подумал я. Это злая Моргана так подействовала на нас всех, и на нее тоже. Искреннее сожаление пронзило мое сердце, и я открыл рот, чтобы посочувствовать ее горю.

Но Моргауза помешала мне.

— Молчи, — прошептала она, прижимая кончики пальцев к моим губам. — Все кончено, любовь моя. Мы можем забыть боль и лишения и начать заново. Мы должны начать новую жизнь, мы так и сделаем. Поверь мне, Галахад. И мы поведем за