Без лица - Хари Кунзру

________________

День за днем колонна продвигается по дороге со свежеуложенной щебенкой — неожиданный белый шрам на красной земле. Погонщики натягивают поводья капризных верблюдов, вереница потеющих мужчин несет запертые ящики, палатки, драгоценный профессорский шезлонг. По ночам Джонатан отправляется спать под звуки пения носильщиков у костра. Песни печальны, в них слышна тяжесть ноши и тоска по дому. Когда он просыпается, носильщики угрюмо сворачивают лагерь. Однажды утром на горизонте появляется зазубренная цепь холмов, обозначающая границы Фоцеландии.

В конце концов дорога иссякает, резко обрываясь там, где бригада из пятидесяти или около того рабочих вскапывает и уплотняет ее трамбовками, молотками и дорожными катками. Поблизости расположился лагерь из брезентовых палаток военного образца.

— Фоце, — объясняет Юсеф. — Правительство присылает их сюда прокладывать дорогу.

— Это фоце? — в ужасе переспрашивает Морган. — Но где же их ожерелья-фо? Где их гребни?

Строительные рабочие одеты так же, как любой крестьянин-хауса, и совершенно лишены отметок статуса фоце. Их пригнали сюда из Фоцеландии на принудительные работы. Этнографы какое-то время расспрашивают этих людей, хотя они не хотят отвечать даже на самые простые вопросы относительно своих имен или клановой принадлежности. Бригадир изумлен тем, что ученые собираются в Фоцеландию. «Покажите им свои ружья, — советует он. — Ружья они уважают». Профессор велит ему не говорить ерунды, ибо в его книгах особо подчеркнуто, что фоце — очень дружелюбны и встретят его с большой радостью, поскольку он — начальник на их земле. Бригадира это не убеждает. Он спрашивает, есть ли у них джин — плата за то, что он разрешает им говорить с людьми.

Отряд медленно движется по направлению к холмам. Спекшаяся земля под их ногами украшена узорами тонких трещин. Сидя в раскачивающемся седле, Джонатан щурится сквозь марево на мир вокруг него. Постепенно земля поднимается и распадается на россыпи валуном. Голые утесы высятся с обеих сторон. Идти становится трудно, приходится карабкаться по крутым склонам. Верблюды топчутся и тянут недоуздки. В конце концов ученые видят первое хозяйство фоце — несколько конических крыш, подойти к которым можно по тропинке, усеянной кучками сухих человеческих экскрементов. Хутор окружен лоскутным одеялом полей, размеченных по границам речной галькой. То тут, то там к столбам привязаны амулеты: черепа животных, обернутые сухой травой, чтобы отпугнуть вредителей, бисерные нити и мешочки с паучьими яйцами. Антропологи испытывают душевный трепет — и разочарование. Ферма абсолютно пуста.

Пуст и следующий хутор, и тот, что за ним. Профессор, ожидавший, что их, по обычаю, встретят женщины, распевающие веселые приветственные песни, не может найти объяснения происходящему. Они ставят лагерь, углубившись во владения фоце, но так и не встретив ни одного их представителя. Они приказывают Юсефу выставить двойной караул. На закате Джонатан оглядывается вниз, на равнины, и гадает, когда ему вновь доведется их увидеть.

На следующее утро они достигают конечного пункта своего путешествия. Под огромной каменной грядой, носящей имя Спина Ящерицы, расположилась территория Дау, верховного вождя. За жилищем вождя срез утеса изрыт сотами пещер, где фоце прячут своих мертвых. Как и на остальных фермах, за глинобитными стенами вождя никого нет, козьи загоны пусты. Вдруг Грегг замечает какое-то движение возле утеса. Он передает бинокль Чэпелу.

— Они прячутся в пещерах, — говорит он.

— Боже милостивый! — выдыхает профессор. — Зачем они это делают?

Дав приказ ставить лагерь, профессор, Гиттенс и Грегг начинают карабкаться вверх по утесу под охраной людей Юсефа. Джонатан смотрит, как они медленно пробираются к пещерам, а чуть позже — как они пробираются обратно. Профессору заметно не по себе.

— Хотите — верьте, хотите — нет, — кипятится он, — они просто попросили меня уйти! Меня! Чья работа сделала их знаменитыми на весь мир.

— Может быть, вы все-таки несколько преувеличиваете, профессор, — не в силах удержаться Гиттенс.

— От вашего сарказма меня тошнит! — огрызается Чэпел.

— Попросили вас уйти? — осторожно переспрашивает Морган.

— Похоже, — говорит Гиттенс, — они решили, что мы хотим забрать их на общественные работы.

— Но ведь вы уверили весь мир, что они — первобытные, — жалобно говорит Морган, набрасываясь на профессора, как будто получил фальшивые акции на фондовой бирже. Он лезет в багаж и достает потрепанную книжку. — Позвольте мне процитировать ваше собственное описание: «Фоце — послушные, жизнерадостные люди, практически не тронутые пагубой современности. Их пасторальные…»

— Послушайте, — говорит профессор, — что я могу сделать, если администрация хочет с ними возиться? Вы же знаете, как им не терпится привлечь туземцев к работе. Я пытался им объяснить! Все, о чем они готовы говорить, — это проклятая база налогообложения.

— Если они хотят, чтобы мы ушли, — говорит Джонатан, — может быть, стоит к этому прислушаться?

Все смотрят на него так, будто он внезапно сошел с ума.

— Посмотрите-ка лучше туда, — говорит Марчент.

Из нор, протянувшихся вдоль всего хребта, выходят фоце. Сотни человек выводят коз из пещер, будто, подобно предкам, родились из скал.

________________

Белые люди смотрят на Дау. Они видят изможденного старика, который сидит на резной деревянной табуретке. Тонкие шрамы на его лице затерялись среди морщин. Кажется, что тяжесть разноцветных ожерелий фо, обмотанных вокруг его шеи, тянет его к земле. За ним на коленях стоят его жены в порядке старшинства. Они исподтишка щиплют друг друга или запускают термитов в волосы соседок.

Дау смотрит на белых людей и видит беду. Люди вокруг него держат пари на вновь прибывших. Должен же кто-то поддерживать традиции. Некоторые вещи приходится делать, какими бы отвратительными они ни были. Он делает знак гриоту[208], который выходит вперед и запевает песню о родословной вождя, перечисляя статус и имущество его покойного отца, количество детей и наиболее удачные сделки. Затем приходит очередь отца его отца, отца отца и так далее, в сумрак прошлого. В перерывах между несколькими поколениями подаются прохладительные напитки.

Как переплетены друг с другом ожерелья фо, так сложны заботы правителя фоце. Пока Дау слушает собственную генеалогию, тень от огромного утеса удлиняется. К тому времени, как гриот называет имя первого предка, на свету остаются только белые люди и их слуги. Чуть подрагивающим голосом гриот сообщает гостям, что настал их черед. Джонатана выталкивают вперед.

И Джонатан поет (довольно монотонно, на мотив «Земли надежд и славы»[209]): «Сын Дже-ре-ми Чэ-пела, очень му-удрый и си-ильный». Профессор подготовил текст, аккуратно напечатав его на листе бумаги. Несколько строф прослеживают историю Чэпелов до туманного семнадцатого столетия и маленькой усадьбы в Уилтшире. Профессор лучится от гордости, остальные разглядывают носки своих ботинок. Когда песня Джонатана подходит к концу, собравшиеся вокруг фоце беспокойно перешептываются.