Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! - Анна Гаврилова

— Ври, да не завирайся, — огрызнулся Ловчан.

А Ултен покачал головой:

— Зря ты так. Бог — он всё видит… Коли покарать решит — мало не покажется.

— Не каркай! — это уже Жедан вмешался.

Купец, как и прежде, умудрялся расслышать любой доверительный разговор, даже если сам при этом был на другом конце лодьи.

В повисшей тишине слышался только мерный плеск волн да надрывные крики чаек. Голос Вихруши, который расположился на носу лодьи, прозвучал особенно страшно:

— Поздно. Накаркал. Будите Розмича! Беда!

С той поры, как Рюрик обосновался на Ильмень-море, а Олег — на Неяве, надёжно перекрыв Волхов, незваные гости редко захаживали в словенские воды. Это раньше, покидая родные берега, мореходы тряслись осинками, беспрестанно выискивая на горизонте полосатый парус данов или свейскую лодью, украшенную хищной драконьей мордой. Теперь же ходили вольготно, только самым неудачливым доводилось встретить на воде неприятеля.

Но на окраинах славянского мира, как успели убедиться Розмич с сотоварищами, всё осталось по-прежнему.

Путешественников поджидали. Их взглядам предстало судно без парусов. Лодья бытовала у самого устья и сдвигаться с места не собиралась.

Кто такие — опознать издаля невозможно. Неужто бьярмы! Но кто их, дикарей, знает? Вдруг за годы соседства с Полатом научились с большими лодьями управляться? Но в том, что встреча не сулит ничего хорошего, ни дружинники, ни Жедан с кормщиком не сомневались.

Если бы не потери, могли подойти бесстрашно. Или, что благоразумнее, спустить парус, сесть на вёсла и скрыться с глаз долой. Теперь же дорога только одна — вперёд. Но толку чуть. Если здесь каким-то чудом минуют беды, встанут на грядущих волоках. Слишком мелки речушки, слишком мало их осталось — корабельщиков да дружинничков.

Парус всё-таки ослабили. Воины спешно обряжались в брони, на скору руку правили мечи и готовили луки. Хотя на стрелы не слишком и рассчитывали — у неприятеля и рук, и тетив куда больше. В том, что дело дойдёт до мечей, сомневались ещё больше.

Но коли в живых остаться не получится, как ни старайся, хоть помереть красиво!

— Жаль, что Олег о том может не узнать, и княжье поручение останется невыполненным, — сокрушался Розмич. — Впрочем, вот они, дирхемы, предназначенные Жедану. Вполне себе откуп. Но коли ворог в силе, так он торговаться не станет, и дирхемы отберёт, и свободу, и самою жизнь — может.

Теперь лодья шла в разы медленней. Зоркий Вихруша на пару с Ловчаном вглядывались, пытаясь опознать неприятеля. Затея сидела тихой мышью и дрожала. От увещеваний схорониться под тюками да дорогими полотнами — отказывалась, что толку? Розмич беззвучно бранился, до боли сжимал рукоять меча. Бледный Ултен молился. Жедан вопрошал.

— Чем же прогневили? — шептал он, уставившись в небо. — Неужто мало откупились? Неужто мало тех жизней, что забрали бьярмы? За что вновь корите?

Небо, как обычно бывает, не отвечало. Немногие тучки мчались, подгоняемые ветром. Именно тогда смертному и кажется, что всесильным богам глубоко наплевать на его горести. Возможно, это так и есть.

Жедан пошатнулся, прикрыл глаза ладонью. Бессильные слёзы катились по щекам, душа кричала подстреленной чайкой.

— Не за себя прошу, — продолжал шептать он. — За неё. Затею, только Затею пощадите!

Сказал, а самому ещё страшнее сделалось. Коли жива останется племянница — быть ей рабой. А как с рабынями поступают, купец знал отлично, хотя сам никогда невольников не обижал.

— За что?! — снова выспросил он и, не выдержав, взвыл.

Взгляд сам скользнул к рыжебородому кульдею Ултену, после — к ромейке. Внутри что-то оборвалось, мысли закружились быстрей ярмарочной карусели.

— Затея, отвернись! — не своим голосом приказал Жедан.

Синеглазая девушка вздрогнула, уставилась на дядю, будто впервые видит.

— Отвороти глаза-то! — повторил купец. Его поддержали и остальные, соображая, что удумал Жедан.

Затея задрала подбородок, готовясь выказать спесь, но седатый кормщик бросил прави́ло, ухватил девицу за плечи. И хотя был изранен и избит настолько, что еле ноги переставлял, держал крепко. Синеглазка и пискнуть не успела, как оказалась в плену.

На борту лодьи стало тихо, словно в могиле. Взгляд Жедана проследили все.

Ромейка вскочила. Замерла, прижав ладони к груди. Она по-прежнему напоминала гадюку, только испуганную.

— Нет… — протянул Ултен, ещё не веря, что намеренья купца серьёзны. — Ты не посмеешь её тронуть.

— Это тебя тронуть не посмею, — не глядя на священника, ответил Жедан. Голос прозвучал холодно, расчётливо. Он сделал единственный шаг в сторону ромейки, и тишину прорезал надрывный крик.

Купец невольно отшатнулся, а ромейка заметалась загнанной волчицей. Только что той кормы? Куда бежать, если вокруг глубокое, холодное Онежское море?

— Помоги, — бросил Жедан Розмичу.

Дружинник стрелой метнулся вперёд, без труда поймал ромейку за горло. Рабыня попыталась ответить — выцарапать глаза, да не дотянулась.

— Что вы! — заголосил кульдей. — Да разве ж так можно! Господь…

— Закрой пасть! — рыкнул Ловчан. — Иначе самого на требу пустим.

— Какая треба? — не унимался Ултен. — Вы разве не понимаете? Девица ни в чём не виновата!

— Виновата, — отрезал Жедан. — И ты, служитель чужого бога, виноват. Неужто не видишь? Все беды оттого, что ваше племя на борт взял. Боги не раз предупреждали, а я не слушал. Теперь понял. И волю богов выполню.

— Ка… — начал было кульдей, но смолк, получив удар рукоятью меча в темечко. Тяжелым кулём осел на гладкие доски.

Девица уже не голосила — хрипела. Слов Жедана не разумела, но тут и без слов всё ясно. Купец приближался, в его руке хищно поблескивал нож.

— Чужачка! Ты носишь знак мёртвого человека. Ты принесла несчастье моим людям и воинам нашего князя. По твоей вине боги осерчали. Я не знаю, смилостивятся ли они теперь.

Розмич умело перехватил руки ромейки, подскочивший Ловчан содрал с головы платок, стиснул в кулаке чёрные косы. Девку перегнули через борт, и Жедан, проворно очутившийся рядом, полоснул по горлу.

Затея вскрикнула надрывно, запричитала. Кормщик ладонью заслонил ей очи.

Тело ромейки задёргалось, кровь хлынула потоком. Она охотно смешивалась с тёмными волнами Онеги, будто и не чужая вовсе.

Несколько нескончаемо долгих мгновений прошли в полном беззвучии — даже неугомонные чайки притихли, на время оборвали вечный спор с морем. Рабыня затихла, и едва Ловчан выпустил смоляные косы, обвисла, удерживаемая только Розмичем.

— Славные боги, — зашептал купец. — Волю вашу выполняю. Примите же требу сию. Отведите беду, даруйте удачу. Я же, отныне и до скончания веков, буду оберегать землю эту от христьянской заразы.