Екатерина Дашкова - Ольга Игоревна Елисеева

Так ли уж «бесполезно» было «что-то вроде словаря», выходившего под эгидой Екатерины II? Четыре тома по 500 экземпляров «Сравнительного словаря всех языков и наречий» появились в 1787–1791 годах. И современники, и потомки высоко оценили этот труд{781}. Дашкова не скрывала: «…все его расхваливали, как чудесный словарь». Мнение придворных можно счесть лестью, на что и намекала княгиня. Но прошли годы, и оказалось, что словарь Палласа живуч, он внес свой вклад в развитие сравнительной лингвистики. Было бы наивно полагать, будто такой занятый человек, как императрица, сможет, оставив повседневные дела, непосредственно работать над дефинициями или вычитывать гранки. Екатерина II следила за словарем, конкретную же работу осуществляли филологи, в первую очередь немецкие, что обеспечило известность за рубежом и быстрый ввод издания в научный оборот. Особую роль сыграл Людвиг Иванович Бакмейстер, составивший в 1773 году вопросник, по которому был собран материал для сравнительного словаря. Именно Бакмейстер систематизировал блок, касавшийся славянских языков. Ему, автору обширного библиографического труда по русской литературе, подобная работа была под силу{782}.

Следует согласиться с мнением Л.В. Тычининой, что оба словаря могли бы мирно сосуществовать, не составляя друг другу конкуренции, поскольку преследовали разные цели{783}. Но в дело вмешался темперамент зачинательниц проектов. Зная демонстративное терпение Екатерины II и вспыльчивость Дашковой, вряд ли стоит задаваться вопросом, откуда полетел первый камень.

Стоит только удивляться, как Екатерине Романовне удавалось и так сильно страдать, и так много делать? Каждую драму княгиня переживала с чувством, с толком, с расстановкой, не пропуская ни малейшей детали. Душевная боль давала ей силы. А не опустошала, как случается с обычными людьми.

Заслуживает внимания высокое мастерство, с которым княгиня оттягивала выход из тупика, отказывалась от примирения, оскорблялась посредничеством. Ведь посредник крадет удовольствие. Единственным человеком, с которым княгиня соглашалась разделить свои страдания, была императрица. Но слишком жизнерадостная от природы Екатерина II неизменно уклонялась.

Страдая из-за выходок Анастасии, Екатерина Романовна за столом государыни произнесла примечательный монолог о храбрости: «Если будут постоянно тереть тупым деревянным оружием одно и то же место на руке и вы будете терпеть это мучение, не уклоняясь от него, я сочту вас мужественнее, чем если бы вы два часа сряду шли прямо на врага». Никто из присутствовавших не понял, к чему реплика княгини. Одна императрица не сводила со старой подруги глаз, догадываясь, о каком событии та говорит.

Разговор коснулся самоубийства. «Я сказала ей, улыбаясь, что никогда ничего не предприму ни для ускорения, ни для отдаления своей смерти… Я нахожу, что дам более яркое доказательство твердости своего характера, если сумею страдать, не прибегая к лекарству, которым не вправе пользоваться»{784}.

Мало кто умел так испортить настроение за столом. Согласно Дашковой, «с этого дня императрица пользовалась каждым случаем, чтобы развлечь» ее. Камер-фурьерский журнал за 1786 год полностью подтверждает слова княгини: она почти через день бывала у Екатерины II на малых собраниях и вечером приглашалась во внутренние покои. На любом празднике мадам директор указывалась сразу за императорской семьей{785}.

Отдадим должное Екатерине II: она выбрала метод, которым до сих пор пользуются психологи. Предложила подруге написать пьесу. Излить горе на бумагу. На отказы Дашковой последовал очень характерный ответ: де «она (императрица. — О. Е.) по опыту знает, как подобная работа забавляет и занимает автора».

В это время саму Екатерину II буквально захватил театральный вихрь: публиковались и переводились на немецкий язык ее пьесы «Обманщик», «Обольщенный» и «Шаман Сибирский», переписывались статс-секретарями отрывки из исторических трагедий «Олег», «Рюрик» и «Игорь». Дневник Храповицкого полон упоминаний о подобной работе{786}. Дашкова с ее знаниями в области английской комедии Шеридана и Голдсмита была как нельзя кстати.

Княгиня очень держалась за связь с Екатериной II: прийти к ней, обсудить что-то. Поэтому и «поставила условием, что она прочтет первые два акта, поправит и откровенно скажет, не лучше ли бросить их в огонь». Императрица обещала, в тот же вечер проглядела наспех написанный текст, смеялась и ободряла подругу к дальнейшим стараниям. Заметим: Дашкова сама попросила дать советы, но, получив их, например, сделать комедию в пяти актах — обычное сценическое время, — осталась недовольна и вину за медленное развитие сюжета возложила на подругу: «Кажется, пьеса от этого не выиграла, так как действие оказалось растянутым и скучным».

Так возникла пьеса «Тоисиоков», у которой, конечно, был английский протограф. Но которая тем не менее является не чем иным, как терапевтическим откликом Дашковой на поразившее ее семейное горе — разрыв с дочерью. Княгиня получила возможность обосновать свои благородные принципы, а кроме того, показать себя со стороны, увидеть в своем поведении смешное.

С последней задачей Дашкова справилась лишь отчасти. Ее героиня способна вызвать смешки тем, что делает сто дел в минуту и готова всех «замуштровать», но она безусловно остается не просто главным положительным персонажем — а единственным действующим лицом. Остальные в оторопи и изумлении взирают на тетушку. Решимова нигде не допускает просчетов. Это цельный образ, противопоставленный другому персонажу — Тоисиокову, фамилия которого происходит от выражения «то и сё», вечно колеблющемуся, неуверенному, ленивому и беспечному. «Я избрала наиболее распространенный у нас тип бесхарактерного человека», — писала Дашкова. В Тоисиокове видели и Л.А. Нарышкина, и И.И. Шувалова. Но подобных лиц — «тряпок», «жестяных вертушек», «кукол без души» — княгиня встречала на своем пути немало. А вот в прототипе главной героини никто не сомневался.

«Хотя горяча, скора и упряма, но умна и сердцем отходчива», — говорит о ней лакей Пролаз. «Я уверен, что вы в младенчестве и в молодости на других никак не походили и превосходным разумом блистали», — вторит бесхарактерный племянник Решимовой. «Я умею и знаю, как волю-то иметь… — скажет о себе сама госпожа. — Какой-нибудь нрав лучше, чем никакого».

Сюжет комедии прост: ленивый барин не замечает, как его обкрадывают слуга-француз и дворецкий. Из-за своей нерешительности и желания угодить всем он оказывается буквально на грани банкротства. Навестить «племянника» приезжает тетка жены, которая через собственного лакея и нескольких преданных слуг изобличает мошенничество.

Перед нами просвещенческая комедия в дистиллированном виде. Современные исследователи считают, что «Тоисиоков» восходит к ранней комедии Оливера Голдсмита «Добрячок», где герой-тюфяк похож на дашковского, а некоторые сцены совпадают, но вместо тети положение спасает добродетельный дядя персонажа{787}.