Конфидентка королевы. На службе Ее Величеству - Софи Нордье

— Я не заметил у них, даже у маршала, предметов роскоши. Никаких украшений на оружии и доспехах. Но при этом всё из качественной стали, а кони дорогие. Да и одежда сшита из добротного сукна…

— Тамплиеры отличные хозяйственники, они знают: скупой платит дважды. Хорошие вещи служат дольше, а добрый конь спасает жизнь. Так же и в остальном: каждый акр земли у них плодоносит, скот тучнеет, овцы дают превосходную шерсть, ремесленники производят отменные товары. Храмовники ничем не гнушаются, не боятся никакой сферы деятельности человека. И везде — рациональность и железная дисциплина. Ты знаешь, что тамплиеру нельзя иметь собственные деньги?

— Слышал краем уха.

— Это главный запрет в их уставе. Если у погибшего храмовника находят хоть одно неучтенное денье, его тут же исключают из ордена. Представляешь? Мертвого!

Запах свежей сдобы выманил из спальни юную де Вир. Схватив на кухне горячий пирожок и перекидывая его из руки в руку, она с откровенным любопытством рассматривала гостя. Но, перехватив ответный взгляд, в смущении унеслась к себе наверх. Служанка в это время вышла из дому, чтобы накрыть стол, за которым сидели приятели. Румяная пышечка средних лет выполняла в доме всю женскую работу, начиная от стирки и заканчивая обязанностями горничной. А судя по тому, как фамильярно она держалась с Рено, еще и разделяла постель с хозяином, догадался Габриэль. Дождавшись, когда служанка в очередной раз скроется в недрах кухни, он впервые произнес долго вынашиваемое решение:

— Хочу вступить в Орден Храма.

Теперь задумался Рено. Габриэль не сводил с рыцаря глаз и внезапно понял, как важно для него мнение мудрого друга. Рука шевалье потянулась к волосам на затылке.

— Я понимаю, что у тебя была очень сложная жизнь и ты рассказал мне далеко не все. Не перебивай! — предупредил Рено, заметив протестующий жест собеседника. — Многое из прошлого мы предпочитаем забыть навсегда. Думаю, твое желание стать тамплиером — прежде всего попытка убежать от себя, спрятаться от судьбы. Но это обман, а ложь — великий грех. Как ты сможешь прийти в Дом Господа, имея на душе такую ношу?

— Наверное, ты прав. Я действительно не знаю, что делать дальше, не понимаю, чего хочу…

— И еще. В ордене у тебя отберут свободу, подчинив все твои дела, мысли, желания уставу и Капитулу. Многие новички, становясь тамплиерами, мечтают приобщиться к их славе. Но забывают: мир не знает ни одного имени героя-храмовника, вся слава принадлежит ордену! Неофиты, привыкшие к вольготной жизни, страдают прежде всего от отсутствия собственного «я». Ты же успел побывать в плену, познал вкус свободы и готов снова с ней распроститься?

— Я еще не перестал радоваться, слыша «Габриэль д’Эспри» вместо «Джибраил».

— Вот и ответ! Сделавшись храмовником, ты вновь потеряешь имя, станешь братом Габриэлем. — Повисло долгое тяжелое молчание. — Хочешь вернуться во Францию?

— Скорее да…

— Несчастная любовь преградила дорогу домой? — мягко улыбнулся Рено, и Габриэль, тяжело сглотнув, уставился в проницательные глаза друга. — Ну, ну, не нервничай! Все мы бредем по жизни, подгоняемые демонами: завистью, тщеславием, ненавистью, страхами. Нам же с тобой достался не самый худший из них — любовь. Правда, у тебя она основательно приправлена ревностью, отчего ее вкус изменился.

— Угадал. Моя невеста, не дождавшись меня, вышла замуж за другого. Но все уже перегорело. А свобода, очевидно, вскружила мне голову. Нужно привыкнуть к своим и удержать равновесие, — засмеялся шевалье.

— Вот это мудрые слова! Ты человек целеустремленный, но после плена немного растерялся, потому и захандрил. Поживи-ка годик-другой в Акре, затем решишь: орден или Франция. А сейчас будем ужинать. Изабель, присоединяйся к нам! — громко позвал Рено. — Кстати, шевалье, где твой оруженосец?

— Отпросился навестить очередную девицу. Меняет их, стервец, чуть ли не каждую неделю. Не пойму, что они в нем находят?

— Когда-то отец говорил обо мне то же самое!

И, весело подмигнув, хозяин дома принялся разрезать зажаренную баранью ногу.

***

К зиме следующего года Изабель превратилась в привлекательную девушку. У нее были выразительные, слегка раскосые карие глаза; белая кожа прекрасно гармонировала с густыми темными волосами. Лишь любопытный носик постоянно влезал во взрослые беседы отца.

Рено с Габриэлем за прошедшее время очень сдружились. Они вместе воевали — стычек в приграничных районах хватало с избытком — и проводили свободное от службы время. Д’Эспри даже снял жилье неподалеку, чтобы после затянувшихся далеко за полночь бесед было проще добираться до собственной постели.

Изабель, проявляя упорство, вертелась рядом с ними. Ее детская восторженность красивым другом отца постепенно переросла в откровенный флирт. Рубец на лице Габриэля благодаря стараниям Хайфы давно превратился в еле заметную полоску, а отточенная физическими нагрузками фигура выглядела как никогда эффектно. Он находился в зените мужской красоты, и редкая женщина могла смотреть на него равнодушно. Изабель, к сожалению, не стала исключением; она не сводила с рыцаря влюбленных глаз. Пытаясь бороться с этим, Габриэль прибегал в общении с ней к холодной строгости, а иногда и к открытому пренебрежению. Не помогало.

— Рено, негоже юной девице слушать наши грубые беседы с пикантными подробностями походной жизни, — уже не в первый раз сказал он другу.

— Перестань наговаривать! Пошлостей и сквернословия мы избегаем. А девочке скучно. У нее нет матери. С кем ей беседовать? — отмахивался Рено, делая вид, будто не понимает сути проблемы. — На днях отправимся к родственникам жены в Цезарию. Для меня эти поездки тяжелы — там все напоминает о покойной супруге. Но для Изабель это развлечение.

— Когда поедете, возьми с собой моего Андре. Дороги неспокойные, и еще один человек вам не помешает.

Спустя неделю во дворе дома д’Эспри раздался громкий цокот копыт. Рыцарь читал перед сном. Вдруг к нему в комнату влетел Андре. У него заплыл один глаз, а одежда была покрыта кровавыми разводами.

— Беда, сеньор! На нас напали разбойники и захватили в плен Изабель!

— Это твоя кровь? — спросил Габриэль, указывая на рубашку.

Он уже опоясывался мечом. В критических ситуациях шевалье принимал решение и действовал одновременно.

— Не моя, Этьена. Со мной все в порядке. А вот Рено ополоумел. Еле привезли его домой. Пришлось связать!

Де Вир сидел на табурете и, обхватив голову руками, громко выл. Усевшись напротив, Габриэль бесцеремонно приподнял лицо несчастного отца за подбородок.

— Ты успел рассмотреть нападавших? Кто это был? Сколько их? Остальные, — он бросил взгляд на оруженосцев, — тоже пытаются вспомнить.

— Разбойники, кто же еще? — первым заговорил Андре. — Только в их шайках арабская речь мешается с лингва-франка.

— Не сарацины — точно, — сказал Этьен, поддерживая ладонью раненую руку, обмотанную окровавленной тряпкой.