Синдром Л - Андрей Остальский

Неприятно, скажу вам, когда в три ночи к вам кто-то так является. Очень неприятно. Фазер, хоть и на правое ухо туговат стал, но звонок пронзительный услышал. Переполошился, вскочил. Пошел выяснять, что происходит. Я тоже на всякий случай из спальни вышла. Не хотела, чтобы отец Нину у меня в кровати обнаружил. Выхожу, вижу, стоит в коридоре человек в форме, по-моему, войск связи. Фазер ко мне повернулся и говорит растерянно:

— Саша, это к тебе.

Офицер козырнул и говорит:

— Лейтенант Лоскутков. Курьер спецохраны. Имею приказ организовать для вас срочный сеанс спецсвязи.

— В три ночи? — удивилась я.

Лейтенант почему-то снова отдал честь. Сказал:

— Через двенадцать с половиной минут. Машина у подъезда.

— Так это ехать надо куда-то?

— Не совсем… Не имею права разглашать.

— Что за тайны? — пожала я плечами, накинула кожаное пальто прямо на халат, сапоги натянула. — Ну пошли, говорю.

— Момент, — говорит офицер и протягивает лист бумаги.

Прочитала. Обязательство не разглашать сведения о системе правительственной спецсвязи. Даже слова «десятое управление» я обязывалась вслух не произносить. Какое еще, к черту, десятое? Да если бы я не прочитала сейчас о нем в бумаге этой дурацкой, я бы и о существовании никакого такого управления не знала. И разглашать нечего было бы. Глупость очередная. Ну, подписала, конечно. Куда от них денешься. Потом еще понадобилось мои паспортные данные в какой-то формуляр вписывать. В общем, чуть к сеансу не опоздали.

Оказалось, правда, что ехать никуда не надо. Это был фургон, на крыше которого вращалась какая-то штука вроде высокого прямоугольного гребня. Внутри было тепло. Светилось много каких-то больших и маленьких лампочек. Красиво по-своему. Внутри находился еще один офицер — оператор. Он помог мне надеть на голову массивные наушники. Установил микрофон. И сам ретировался. А дверь не только плотно закрыл снаружи, но даже запер. Мне это не понравилось. Не люблю, когда меня запирают.

Секунд тридцать ничего не происходило. Потом вдруг громкий, резковатый голос в наушниках приказал:

— Назовитесь.

— Я гражданка Верницкая, Александра Константиновна, урожденная Царева, — отрапортовала я, как и было предписано в инструкции.

И продолжила:

— Родилась девятого апреля 1954 года в городе Москве. Русская. Ни я, ни мои ближайшие родственники под судом и следствием не состояли, родственников за границей не имею. В переписке с иностранными гражданами не состою.

— Ждите, — сказал строгий голос.

Еще несколько секунд молчания. Потом раздался щелчок, и уже более приятный баритон любезно сказал:

— Александра Константиновна? Соединяю с приемной Председателя.

И тут же сразу, без паузы, радостный, слегка, кажется, навеселе голос заговорил возбужденно:

— Саша? Это Сусликов. Прошу прощения за беспокойство в столь неурочный час. Но вопрос не терпит отлагательства.

— Ах, это вы, Олег Николаевич, — сказала я. — А меня тут дезинформировали. Говорят, с приемной Председателя соединяем… А я с товарищем Сергуткиным даже незнакома. И не видела его никогда. Да и зачем я Гертруде?.. Даже не знаю, правильно ли я фамилию Председателя вашего произношу… Я ничего не путаю? Сергуткин его зовут?

— Неправильно, Саша, произносишь… Совсем неправильно… Не так, совсем не так зовут Председателя!

— Ну извините… И, кстати, а разве мы с вами уже на «ты»?

— Я теперь, Сашенька, со всем миром на «ты»!

Ну, на это я не знала, что сказать. Обычная история. Выпил человек. Лишнего выпил.

А он продолжал слегка заплетающимся языком:

— А неправильно фамилию Председателя ты, Сашенька, произносишь, потому что его зовут вовсе не Сергуткин никакой, а Сусликов, Олег Николаевич! Вот уже сорок три минуты, девятнадцать… нет, уже двадцать секунд как. Единогласное, между прочим, решение коллегии Комитета Государства и Безопасности, а также Совета Национальной Обороны. Ты же знаешь Конституцию. Я теперь автоматически, по должности, одновременно глава этого совета. А значит, и всего государства. В других странах это «президент» называется.

— Что это вы по ночам заседаете, когда спать надо? — вздохнув, спросила я.

— Неотложные, неотложные решения, Сашенька, надо было принимать.

— И еще вопрос. Если уж у нас такая секретная и сверхнадежная связь… А товарищ Сергуткин, он что, добровольно от своего поста отказался? Или, может, он умер?

— Да убили мы его, Сашенька, чего скрывать? Шелковым шарфиком задушили. Шучу. Но вообще, знаешь ли ты, Сашенька, что все это так ускорилось, так резко и быстро произошло — из-за тебя?

— Из-за меня? Ну и шутки у вас, Олег Николаевич…

— Какие уж тут шутки… Мне тут вовсе не до шуток было… Когда Сергуткину доложили, что я ваш дом на днях посещал, он очень рассердился. Контроль над собой практически утратил. Да еще преподнесли ему так… ну в общем, подло преподнесли, политически нехорошо. И решил товарищ Сергуткин от меня избавиться. А я так рассудил: почему бы, наоборот, мне самому от него не избавиться? Благо меня предупредили вовремя. Но действовать надо было очень быстро. Ленина читала? Промедление смерти подобно, писал он по схожему случаю… Ну и вот… Поэтому ночь и прочее.

— Ну и выпили, как я слышу, изрядно по такому поводу.

— А как же! Отпраздновали. На ходу. Хватанули коньячку — французского! Но прежде чем за стол садиться — то есть, представляешь, до всего остального, — я первым делом распорядился с тобой связь установить. Ты знаешь, что по закону Председатель не имеет права по обычному телефону разговаривать? Только по этому спецканалу. И перехватить нелегко, а если и перехватишь, то ничего не поймешь все равно. Зашифровано! Несколько уровней защиты. Из-за этого, правда, голос немного искажается. Но ближе к делу. Подумала ли ты, Сашенька, над моим предложением? Теперь ты можешь стать подругой жизни не какого-то там заместителя… Теперь тебе свою любовь предлагает главный человек в твоей стране!

— Вы знаете мое условие, Олег Николаевич! Оно, в отличие от власти в стране, за минувшее время не изменилось. Мне кажется, что теперь, когда над вами только господь бог, вам легче это условие выполнить. Разве нет?

— Саша, ты не понимаешь! Здесь столько всего переплелось. Ганкин попал в такую щель, в такую пропасть… что помиловать его просто невозможно политически! Это такую цепную реакцию может вызвать…

— Ну а вы докажите свою любовь ко мне, Олег Николаевич. И свою власть! Никто бы не посмел, а вы — запросто. Для других невозможно, а для вас — можно и это! Сразу будет знак вашему окружению — новая эпоха начинается. Перестройка, ускорение. И прочее все. Решительный лидер пришел, с которым лучше не ссориться.

— Ох, и хитрая ты, Сашка! Знаешь, на какие мозоли нажимать. Ладно. Психушку пробью. Психиарты его завтра признают неизлечимо больным психически. Но только имей в виду, с таким диагнозом у нас на свободу не выходят. Сама понимаешь…