Обещания богов - Жан-Кристоф Гранже

Минне повезло: ей попалась покладистая сотрудница, казалось твердо намеренная не вешать трубку, пока не выдаст необходимую информацию. На самом деле все быстро выяснилось: ни Сюзанна Бонштенгель, ни остальные не имели постоянного гинеколога. Полная бессмыслица для взрослых женщин и тем более беременных.

Минна решила не настаивать и вернулась в свою парилку, то бишь в лабораторию. Она загасила печку, потом открыла дверь, чтобы проветрить раскаленное помещение. Затем установила увеличитель и вставила негативы в рамку объектива. Наконец закрыла дверь и включила неактичную лампу, чей красный свет не оказывал никакого воздействия на соли серебра. Закрепила внизу светочувствительную бумагу в специальных ограничителях полей и начала проецировать на нее фотографии. Она уже приготовила три ванночки — те же, что и для проявления негативов: проявитель, вода, фиксаж…

Еще один этап, который она любила: погружать в жидкость бумагу и смотреть, как под алым светом возникают детали изображения, словно волосы утопленника, всплывающие на поверхность воды.

Не было гинеколога… Что это означает? За их здоровьем, несомненно, следили светила рейха, которые не фигурировали ни в каких реестрах. Эрнст Менгерхаузен? Нет. С какой стати рыжий мерзавец заинтересовался бы этими четырьмя богачками? Кстати, он больше не практиковал…

Она выбрала формат 13×18. Первой ванночки хватило на проявку около тридцати кадров. Она смотрела, как образуются снимки — можно было без труда прочесть отпечатанные на машинке отчеты и результаты всевозможных анализов, а также различить фотографии трупов.

И снова она погрузилась в расследование… Не хотелось сейчас забивать себе голову. Пока что ей за глаза хватало ручной работы. Распечатки были готовы, она отлично справилась. Оставила их сушиться и вышла в парк, чтобы всей грудью вдохнуть свежий воздух.

Она дошла до бортика бассейна. Шезлонг. Виски. Солнце. Она улыбнулась небу. Что бы она ни делала и ни говорила, она всегда останется папенькиной дочкой под колпаком из рейхсмарок.

Его звонки в киностудии ничего не дали. Очевидно, у них имелись более срочные дела, чем отвечать на его вопросы. Что до Рут Сенестье, ее не видели уже много месяцев. Список фильмов, над которыми она работала? Это надо ехать просматривать реестры «Universum Film AG» (UFA), ее основного работодателя.

Симон не стал настаивать и сказал себе, что ближе к вечеру лучше зайдет в «Адлон» посмотреть, что творится в самом фривольном салоне Берлина.

Он подготовился и — редчайший случай — выбрал костюм из светлого льна. Хотел выглядеть подчеркнуто «легким и беспечным». Из тех, кто и слышать не хочет ни о вторжении в Польшу, ни о том, что отныне не только Соединенные Штаты, но и Англия, Новая Зеландия и Австралия также вступили в войну с Германией. То есть действительно человек без царя в голове.

Но в этот день чай и танцы имели странный привкус.

Привкус бдения у гроба.

Все были в черном. Симон в своей белой панаме и светло-голубом костюме реально выделялся на этом фоне. Он был похож на человека, явившегося на свадьбу, а попавшего на похороны.

Атмосфера гостиной, которую занимали Дамы, была насыщена слезами и перешептываниями. Симон подошел ближе и, когда первое удивление прошло, не мог на мгновение не изумиться своей судьбе: всего несколько часов назад он гнил в нацистской тюрьме, а теперь его окружали самые прекрасные женщины рейха в уникальной для Берлина обстановке роскоши и утонченности.

Такие взлеты и падения были, безусловно, связаны с климатом нацистской Германии. Резко континентальным климатом, очень сухим, подверженным радикальным перепадам температуры…

К нему бросилась Соня. На ней по-прежнему была шляпа, надвинутая на глаза.

— А ты что об этом думаешь?

— Хм…

— Что с нами будет? Весь мир против нас!

Симон благожелательно улыбнулся, словно успокаивая ребенка. Он восхищался свободой, царящей в «Вильгельм-клубе». Эти дамы, ничего не понимающие в политике и едва ли знающие, где находится Данциг, могли сомневаться, задаваться вопросами, критиковать — и, вообще говоря, вести разговоры, которые гестапо расценило бы как «антипатриотические», — не боясь ни малейшего наказания.

Больше того, если они желали перемыть косточки Геббельсу Kopf und Schwanz[134], потому что у того были любовницы на каждом углу, или же им приходила фантазия передразнить Гитлера, приложив палец под нос, они с легкостью могли себе это позволить. И сказать было нечего. Они пребывали в центре круга, там, где власть никак не могла обернуться против них.

В данный момент Соня пустилась в беспокойные рассуждения о войне, которые Симон едва слушал. Неужели никто не обратил внимания на отсутствие Греты? И остальных? Никто не задал ни единого вопроса? У этих женщин было множество поводов для беспокойства, помимо войны…

Он заметил Магду Заморски, сидящую в уголке с потрясенным видом. Эта богиня с белыми волосами всегда влекла его к себе и в то же время внушала робость, словно держа на расстоянии.

— Думаешь, я права?

Соня уставила на него свои черные глаза. Чернильный взгляд под шляпкой словно снимал начертанную углем копию с мельчайшего мгновения.

— Думаю, еще слишком рано, чтобы делать такие выводы, — наудачу высказался он.

— У тебя просто нет своего мнения.

Симон рассмеялся и встал:

— Именно! Прошу меня извинить.

Он присел рядом с Магдой и поставил на подлокотник ее кресла бокал шампанского.

— А пива ты, случайно, не захватил?

Симон устремился к бару. Перед ним стояло лицо Магды, взвинчивая сердце и нервы. У нее всегда был такой вид, будто она вышла из купели с живой водой, оставившей жемчужины на ее волосах и сияние в глазах.

— Что-то не так? — спросил он, вернувшись с кружкой «Лёвенброй».

— Я собираюсь уехать из Берлина, — сообщила она, отпив несколько глотков.

Тончайший белый завиток волос очерчивал ее губы подобно пене. Магда Заморски была не только княгиней, но и самой богатой вдовой Берлина — ее муж до самой смерти оставался могущественным FM-SS, благотворителем нацистской партии. Он с самого начала финансировал штурмовые группы и национал-социалистическую партию через банковский концерн, считавшийся американским. Поговаривали даже, что он переводил крупные суммы на частные счета нацистских сановников, в том числе Гитлера.

— Почему ты решила уехать?

— Вскоре быть полькой в Берлине станет не очень комфортно.

— Ты вернешься туда?

Магда бросила на него подавленный взгляд:

— Если я вернусь в Варшаву, там скажут, что я немка. Если останусь в Берлине, скажут, что я полька. И все очень быстро забудут про миллионы, отданные Гитлеру моим мужем.