Многорукий бог далайна - Святослав Логинов

Шооран покачал головой.

— Я бродяга. Мои ноги привыкли быть мокрыми, а в каменные стены меня больше не заманишь и сдобной лепешкой. Я привык к чавге. Она для меня слаще, чем самый густой сироп.

— Прежде ты был цэрэгом, — напомнил Ээтгон, — и не жаловался на судьбу.

— Это было давно. Тогда я хотел от жизни иного… — Шооран запнулся на мгновение, но спросил: — Ты знаешь, что Яавдай живет в двух оройхонах от тебя?

Ээтгон кивнул.

— Почему ты не женишься?

— Зачем?

Они снова молчали, вглядываясь друг в друга — два человека с одинаково искалеченными лицами, но разными судьбами, и одна Ай, строго взиравшая из-под насупленных бровей, могла видеть это странное зеркало, где не было отражений, а только живые люди.

Потом Ээтгон произнес:

— Не можешь простить?

— Не в этом дело, — покачал головой Шооран. — Я думаю, как поступил бы отец? Понравилась бы ему такая страна?

Шооран долго ждал ответа на свою двусмысленную фразу. Наконец Ээтгон произнес:

— Ты выбрал легкий путь. Проще всего — уйти. А я этого не могу. Тебе кажется, что мне сладко жить, сытому, в сухости и тепле. А я должен отвечать за всех людей. Каждое мое слово, сказанное и несказанное, может стоит жизни дюжинам дюжин народу. Думаешь, я не вижу, что происходит? Но если бы не было этого, то было бы еще хуже. Мне приходится распоряжаться чужими жизнями, и самое страшное, что я не знаю, к чему приведут жертвы, станет людям легче или я окончательно убиваю их. Впрочем, тебе этого не понять.

Шооран сидел потупившись. Ему казалось, он слышит собственные мысли, эхо безумных разговоров с черным уулгуем.

Ээтгон встал.

— Я распоряжусь, чтобы тебя свободно пропускали через границу и в одну и в другую сторону.

— Не надо. Я пройду и так. Пусть только мне вернут хлыст. Все-таки, я последний из вольного братства ночных пархов, я не хочу ходить как простой бродяга.

Ээтгон ушел. В тот же день вечером собрался в путь и Шооран. Он еще плохо держался на ногах, но не хотел лежать, принимая заботу испуганных и недоумевающих жителей алдан-шавара. На прощание Шоорана одели во все новое, дали с собой запас продуктов. Старый хлыст найти не удалось, зато в арсенале, куда его беспрекословно пустили, Шооран отыскал хлыст, изготовленный им много лет назад из усов первого убитого им парха.

Нести узлы Шооран был не в силах, и все вещи взвалила на спину безмерно счастливая Ай.

Они с легкостью пересекли границу, очевидно Ээтгон все-таки распорядился на их счет, и в течение недели потихоньку подвигались на восток. Ай собирала чавгу, Шооран целыми днями сидел неподалеку от далайна и бесцельно глядел на мутные бугры. Влага расплескивалась, убивая ыльков, колючих рыб, волосатых червей. Каждое движение приносило смерть, и не было в нем никакого смысла.

Силы постепенно вернулись к Шоорану, не вернулась лишь уверенность в себе. Прекрасная земля больше не привлекала его, не было и любви к людям. Какой толк любить людей, если их нельзя спасти, им нельзя помочь, нельзя сделать счастливыми? И люди, и мир нуждаются в одном — чтобы их оставили в покое.

Шооран сидел на расстеленной коже и плел веревочку из живого волоса, набранного вдоль далайна. В этом деле был смысл: веревочка нужна, чтобы удобнее перетянуть тюк с вещами. Правда, если она попадет в чужие руки, то этой же бечевкой можно будет связать человека. Но пока веревка у него, она безопасна. Значит, ее можно плести.

Подошла Ай, присела рядом. Погладила лапкой по жесткому жанчу, певуче произнесла:

— Ты савсем забалел.

— Ну что ты, — отозвался Шооран, продолжая рукодельничать. — Я здоров.

— Забалел. Раньше ты ухадил по дилам, а я тибя жда-ала. А типерь ты не такой…

— А ты хочешь, чтобы я был как раньше? — спросил Шооран.

— Очинь.

Шооран усмехнулся. Вот единственный человек, которому есть до него дело. Ай хочет, чтобы он продолжал свою работу до самого конца, до гибели Ёроол-Гуя. Только как будет жить несчастная уродинка без породившего ее болота, без чавги, без вечных переходов по унылым мокрым оройхонам? Хотя до этого дело дойдет еще очень не скоро.

— Хорошо, — сказал Шооран. — Завтра мы пойдем туда, где есть дела.

Он достал из котомки кусок светлой, тонко выделанной кожи. Эту кожу Шооран собирался сменять на хлеб. Но сейчас он достал нож, вырезал из середины прямоугольный лоскут и начал по памяти чертить карту, обмакивая тростинку в черную сепию, выцеженную накануне из раздавленного тела многоногой твари.

Лучшим местом для работы по-прежнему оставался обширный залив между землей старейшин и страной добрых братьев. Правда, там до сих пор шли бои, но Шооран решил, что это будет на руку ему: среди всеобщей неразберихи его труднее найти. К тому же, вмешательство илбэча может спутать планы военачальникам и заставить их подумать о мире.

Решившись на действия, Шооран воспрял духом. Он вновь взялся за суваг и прошел через страну, напомнив людям, что молодой Чаарлах не умер. Лишь у Торгового перешейка он спрятал инструмент, и дальше они с Ай шли скрываясь.

Страна старейшин уже почти не отличалась от остальных провинций сияющего вана. Впрочем, присланные ваном одонты отлично понимали, что землю им в управление дал все-таки не ван, и не ленились поддерживать не только государя, но и Моэртала, благо что у человека есть для этого две руки. Моэртал распределил оройхоны так, что преданные ему одонты заняли земли возле перешейка, а пришлые оказались как бы в окружении, и к тому же, быстро попали в зависимость от местных баргэдов. Так что им ничего не оставалось, как помогать Моэрталу правой рукой, а на долю вана оставить левую. Но ведь всем известно, что левая рука ближе к сердцу и, значит, искренней.

Шооран с удивлением заметил, что изгоев на побережье стало значительно меньше, причем это были исключительно женщины. Он прошел половину страны, не встретив ни одного бродяги. Вопрос разрешился просто: оказывается Моэртал объявил набор в армию. Любой желающий мог стать цэрэгом, а после победы над добрыми братьями получить землю на присоединенных оройхонах. Идея была не лишена смысла — теперь, когда граница проходила не только через мокрые, но и по сухим оройхонам, преимущество получала та армия, у которой было больше людей. Месяц вооруженные чем попало служители тренировались в приемах рукопашного боя и воображали себя цэрэгами, а два дня назад отряды ушли к пылающей вспышками харваха границе.

Пользуясь безлюдьем мокрых мест, Шооран впервые после полугодового перерыва поставил оройхон, собираясь наутро догнать войско и затеряться в нем. Но наутро по оройхонам побежали гонцы. Они останавливались на скрещении поребриков, трубили в раковины и громко выкрикивали:

— Победа! Противник разбит и отброшен на четыре оройхона!

Вряд ли это была крупная победа. Шооран знал эти четыре оройхона. Он сам их построил и высушил, когда был в плену у добрых братьев. Четыре сухих оройхона выстроились по одному, соединяя две страны. Выходило так, что братья не разбиты, а всего-лишь оттеснены в свои земли. Войти туда Моэртал не решился. Интересно, как он в таком случае, собирается раздавать поля волонтерам? Четырех оройхонов на всех не хватит, а обманывать людей в таком вопросе нельзя, ополчение может взбунтоваться.