Чужая жизнь - Лесли Пирс

Мама редко говорила таким непреклонным тоном, и Иветта знала, что спорить с ней бесполезно.

— А куда я поеду? — спросила она.

— В один провинциальный городок. Там будет много еды и свежего воздуха, тебе там понравится. И я приеду к тебе, как только смогу.

— Когда мне нужно уезжать? — спросила Иветта.

— Через пару часов, — ответила мама. — Мы с тобой пойдем к рынку, и там тебя заберут. Я не хочу, чтобы мадам Шеви знала, что ты куда-то едешь. Я ей не доверяю.

Иветта замолчала, и Фифи поняла, что она тихо плачет.

— Это был последний раз, когда ты видела маму?

— Да, — сказала Иветта хриплым от волнения голосом. — Но думаю, что я сердцем чувствовала, что никогда больше не увижу ее и нашу квартиру, потому что я запомнила все до мельчайших подробностей, пока ела бутерброд с сыром и пила молоко. Все это до сих пор стоит у меня перед глазами: деревянный пол, который мама вскрыла лаком, коврик, сшитый мамой из лоскутков, и ее старая швейная машинка. Мы жили в одной большой комнате. Кровать была отгорожена занавеской, а стол был огромным, ведь мама кроила на нем одежду. У окна стояло что-то вроде посудного шкафчика, сверху на нем лежала большая диванная подушка, и он казался широким подоконником. В солнечные дни я лежала на нем словно кошка. Я любила смотреть на людей, которые спешили по улице, далеко внизу, а за крышами виднелся купол Сакре Кер.[26]Наверное, наша квартира была очень бедной, но я никогда об этом не думала.

Через некоторое время Иветта продолжила рассказ, поведав Фифи о том, как их с мамой в условленное время на рынке встретили мадам и мсье Ришелье. Они казались приветливыми, обаятельными людьми, чуть старше ее мамы. Ришелье сказали, что будут всем говорить, будто Иветта — их осиротевшая племянница. Они жили в Торсе, где содержали булочную, и Иветта могла бы им помогать. Они также пообещали, что девочка продолжит образование и к тому времени, когда война закончится, сможет вернуться в Париж и поступить в университет.

— Они не показались мне подозрительными, — произнесла Иветта. — Мне они понравились, так же как и маме. Ришелье сказали, что лучше, если они не будут переписываться, хотя бы некоторое время, чтобы письма не перехватили. Но у мамы был их адрес, так что это меня не встревожило.

— Только не говори мне, что они оказались мерзавцами! — воскликнула Фифи.

— Именно так. Самыми худшими и безнравственными из мерзавцев. Они обманули маму. Но сначала все было так, как они обещали. Мы поездом приехали в Торс. Документы, которые они мне сделали, проверили и не нашли ничего подозрительного. У них была булочная в центре города, и мне выделили маленькую комнату, рядом с ними, на втором этаже булочной. Тетушка Грейс, как мадам Ришелье велела мне себя называть, хорошо меня кормила и не перегружала работой, и хотя мне не разрешали одной выходить из дому, я думала, что это для моей же безопасности. Но затем, где-то три месяца спустя, меня куда-то увезли на машине. Наверно, они подсыпали мне какой-то наркотик, потому что я ничего не помнила, после того как поужинала. Я проснулась в комнате с зарешеченными окнами, и какая-то женщина вошла туда и сказала, что теперь я ее собственность.

— Что это было за место? — спросила Фифи. Она и думать забыла о голоде, темноте и холоде, пока Иветта рассказывала ей свою историю.

— Бордель, — с отвращением выплюнула слово Иветта. — Я тогда даже не знала, что это такое и чем там занимаются. У меня еще даже не начались месячные и совсем не было груди. Я не знала ничего о мире взрослых. В четырнадцать лет я была еще ребенком.

Фифи вздохнула.

— Меня заставили помыться и вымыть волосы. Затем дали ночную сорочку и приказали ее надеть. Я спрашивала о тетушке Грейс и плакала, но эта женщина… она даже не назвала мне своего имени… ударила меня и сказала, что я должна исполнять все ее приказы, иначе меня накажут.

Пересказывая Фифи события той ночи, Иветта снова переживала их. Из комнаты она видела голую деревянную лестницу, ведущую вниз, длинный мрачный коридор, заканчивающийся дверью. Она боялась. Не того, что ее ожидало, потому что она понятия не имела, что с ней собираются сделать. Иветта боялась той женщины. У нее было длинное худое лицо, темные злые глаза, а во рту недоставало переднего зуба, совсем как у ведьмы из сказок. Однако одета она была как фея — в платье из темно-голубого крепа, а ее белокурые волосы спускались упругими локонами вдоль лица. Но рука, которой она держала Иветту за плечо, впивалась в девочку, точно когти, а кольцо с большим рубином на руке казалось кровавым.

В комнате, куда женщина привела Иветту, царил полумрак. Тяжелые гобеленовые шторы были задернуты. Там почти не было мебели — только кровать и пара стульев. На одном из стульев сидел мужчина.

Он был тучный и показался Иветте старым, хотя, скорее всего, ему было не больше сорока. Мужчина был одет в темно-серый костюм, из-под которого выглядывала желтая жилетка. У него было большое красное лицо с двойным подбородком, а когда он улыбнулся, Иветта заметила, что губы у него толстые и мокрые.

— Ты уверена, что она невинна? — спросил он, рассматривая Иветту, словно она была овцой или свиньей на выставке, завоевавшей первый приз. Мужчина оказался французом, судя по акценту — парижанином.

— Я сама ее проверила. У нее даже волосы на лобке еще не выросли, — ответила женщина.

Именно это стыдное замечание встревожило Иветту, и она поняла, какого рода интерес к ней испытывал мужчина. Девочка попыталась стряхнуть руку с плеча и убежать, но женщина вцепилась в нее мертвой хваткой.

Мужчина встал со стула и подошел к Иветте, обхватил ее руками и притянул к себе.

— Пойдем, мой цветочек, — сказал он. — Я хочу на тебя посмотреть.

Иветта закричала, и ее вопль прокатился эхом по комнате. Мужчина рассмеялся и, подняв ее, повалил на кровать.

— Можешь теперь уходить, — сказал он женщине. — Если она и правда такая, как ты сказала, ты получишь свои деньги.

Каждая секунда этого ужасного и болезненного испытания навсегда запечатлелась в памяти Иветты. Она чувствовала зловонное дыхание мужчины на своем лице и жар его похотливого тела сквозь одежду, когда он прижал ее к кровати. Девочке было очень стыдно, когда он начал рассматривать ее интимные места, и больно, когда мужчина воткнул туда палец и начал им двигать. Она попыталась вырваться, но он сильно ударил ее и так швырнул на кровать, что Иветта подумала — он ее убьет.

Затем мужчина расстегнул брюки, и оттуда выскочила такая ужасная штука, что девочка снова закричала. Она никогда не видела пениса взрослого мужчины, только у совсем маленьких мальчиков. А когда девочки в школе как-то показали ей рисунок, Иветта решила, что это шутка.

— Он вогнал его в меня, Фифи, — прошептала Иветта. — Мне показалось, что он разорвал меня надвое. Я не могла под ним пошевелиться, а боль была такая, словно в меня засовывали раскаленный докрасна лом. Мне показалось, что он проделывал это со мной несколько часов. Я думала, что умру. Я хотела умереть прямо там.