Сиротка. Дыхание ветра - Мари-Бернадетт Дюпюи

— Эрмин, — сказала Лора, — будь любезна, накрась мне ногти на правой руке. Какой красивый лак!

— Твой муж, мама, этого не ценит!

— Жослин подтрунивает надо мной, но на самом деле счастлив оттого, что я за собой слежу. И надо же чем-то заниматься, когда нет возможности выбраться из дома!

— Хоть бы Мадлен вернулась, — вздохнула Эрмин. — У меня нет от нее никаких известий.

— Говорю это без всякой злобы, но индейцы иной раз ведут себя странно, пренебрежительно. Твоя кормилица не дает о себе знать, а свекровь с дочкой в такие холода вернулась в леса. Что до твоего мужа, так он тебя тоже бросил, и хотя я восхищаюсь его мужеством, считаю его решение безрассудным.

Жослин в конце концов рассказал Лоре об отъезде Талы и Кионы. Она разыграла удивление, но на самом деле ей стало легче. Теперь она могла прижаться ночью к мужу, и между ними снова установились весьма нежные отношения.

— Мама, каждый, будь то индеец или белый, поступает согласно своим убеждениям… Ну вот, твои ногти выглядят просто великолепно. Пойду помогу Мирей. Она следит за четырьмя детьми, а это не всегда легко.

Экономка встретила ее бодрой улыбкой. Мукки, Лоранс, Мари и Луи завтракали в кухне. Здесь было царство живительного тепла.

— Дети, ветер стих, а снег уже не валит хлопьями. Мне кажется, что и солнце пробьется. После полудня мы ненадолго выйдем на прогулку, сходим к Бетти.

Поднялся радостный гул. Эрмин села на свое место за столом, взяла кусочек картошки из тарелки Лоранс и шкварку из тарелки Мукки.

— Но надо будет всем тепло одеться, — с улыбкой добавила она.

— Да, потому что Рождественский Дед в этом году очень сердитый! — сказал Луи, кладя вилку. — А что, Мимин, он правда такой сердитый?

— Правда, дорогой! — заверила его Эрмин.

Луи уже ничуть не робел перед своей взрослой сестрой, которая, со своей стороны, старалась лучше узнать его. Она испытывала к нему глубокую нежность, безусловную любовь, отличную от тех материнских чувств, которые питала к своим детям. Луи был одной крови с нею, бельгийский корешок от Лоры и франко-квебекский побег рода Шарденов из Пуату, поселившегося в Труа-Ривьер более века назад. За несколько пролетевших недель Эрмин осознала всю глубину своих чувств к Луи.

— Мимин, а можно я возьму погулять своего мишку? — спросил Луи.

— Возьми, если хочешь, — тихо ответила она.

Он называл ее Мимин, как Киона, и это еще больше радовало ее.

Два часа спустя Эрмин вывела свой маленький отряд из дома. Она решила, что по улице Сен-Жорж они смогут прогуляться и без снегоступов. Появилось солнце, и его свет придал заснеженному пейзажу сказочное сияние. Снег был глубокий, довольно тяжелый, но это только забавляло детей, и они утаптывали его, прокладывая узкие тропинки и оставляя глубокие следы, дно которых отсвечивало синевой.

— Мама, здесь звериные следы! — ликуя, закричал Мукки, когда они оказались около приходской школы. — Большого зверя! Может быть, медведя!

— Не думаю, малыш! — ответила ему мать. — Никакой медведь не придет в Валь-Жальбер, и напомню тебе, что зимой медведи спят.

— Мама, можно мы поиграем на крыльце школы? — попросила Лоранс.

— Нет, идемте навестим Маруа.

Эрмин вскоре пожалела о своем решении: огромная гряда черных туч застлала горизонт, поднялся ветер. Она уже собиралась повернуть обратно, когда из дома Маруа вышел Эдмон и помахал ей рукой.

— Тебе лучше вернуться домой, Мимин. Видишь, что на нас надвигается с озера? Опять повалит снег! Симон с Арманом уехали работать в Роберваль. Там они и заночуют.

Эдмон смущенно улыбался. Эрмин продолжала идти вперед, дети — вслед за ней. Она дрожала от ледяных порывов ветра.

— Да я, собственно, хотела узнать, что там нового у Бетти с Мари, — сказала она. — Не беспокойся, мы успеем укрыться от непогоды. Я не задержусь.

— Тогда заходите! — сказал он. — С мамой тут случилась неприятность, а отец отдыхает после обеда. Я собираюсь вскоре перебраться в интернат при семинарии. Если вам хочется посудачить, я могу побыть с детьми.

— Спасибо, Эд.

Этот рослый юноша, худощавый, с тонкими чертами лица, унаследовал от матери ее белокурые волосы и изящество. В те времена, когда Эрмин было десять лет от роду, она качала его в колыбели и кормила кашей. Ей захотелось погладить его по щеке, но она удержалась.

— Мимин! — воскликнула Бетти. — Вот сюрприз! Ну что за погода! А ты у нас смелая!

Эрмин сразу же заметила на лице подруги темный синяк под левым глазом. Она была поражена.

— Стукнулась о дверь, — пояснила Элизабет в ответ на немой вопрос Эрмин. — Позавчера. Неприятно, но я помазала мазью и теперь совсем не болит. Ты же меня знаешь: несусь сломя голову.

— Бетти, а это не Жо?..

— Боже правый, странные у вас мысли — что у Симона, что у тебя. Сейчас мой муж смирный, как агнец божий. И это, Мимин, уже принесло свои плоды. Кажется, я беременна.

Поблекшая и похудевшая, Элизабет Маруа ничуть не походила на довольную жизнью супругу. Более того, в обычные времена она не заговорила бы ни с того ни с сего о том, что беременна, постеснялась бы. Мари, которая раскрашивала какую-то картинку, встала из-за стола и скрылась в гостиной. С гостьей девочка едва поздоровалась.

— Бетти, что-то в этом доме не так, — твердо сказала Эрмин. — Эдмон пожелал переехать в интернат, Мари даже не поцеловала меня, а ты вообще какая-то странная…

— Да нет, ничего подобного! Как там Лора и Жослин? Арман мне рассказал, что твой хаски издох. Очень жаль. Есть новости от Тошана?

Эрмин отрицательно покачала головой. Она не осмелилась продолжать расспросы и ничем не могла принудить Бетти сказать правду. «Ей надо соблюсти внешние приличия! — размышляла она. — Так что, если даже Жозеф и ударил ее, она в этом не признается».

— Жду от него письма, — бесстрастно сказала она. — Но столько снега навалило, что почта задерживается.

— Скажешь тоже! Онезим так переделал свой грузовичок, что сегодня утром отвез Симона и Армана в Роберваль. Он поставил на капот отвал, которым расчищает дорогу, а на колеса — цепи. Этот парень, должно быть, родился механиком. А есть и такие, что пешком ходят, в снегоступах.

Притворная игривость Бетти вызывала у Эрмин досаду, и она предпочла вернуться к детям.

— Я пойду, — сказала она. — Лучше попасть домой до снегопада.

Улица Сен-Жорж казалась безлюдной, однако со стороны приходской школы доносились возбужденные крики. Она увидела Эдмона, который затеял игру в кошки-мышки. Здесь же был и Ламбер, сын Онезима, крепкий мальчуган пяти лет. У детей были красные от мороза щеки и радостно горящие глаза.

— Мамочка, как весело! — громко выкрикнула Лоранс.