Р.А.Б. - Сергей Минаев

Свою квартиру я пересдал изящной тридцатилетней девушке с огромными синими глазами. У нее была добрая улыбка и изможденное лицо. Ее муж работал в ремонтной бригаде на железнодорожном вокзале. Работа ответственная, говорила она про мужа, что не мешало ему пить, как свинье. У них был шестилетний кареглазый мальчик. Как они жили втроем в моем «домике Тыквы», ума не приложу. Иногда она угощала меня котлетами, которые готовила сама. Она всегда была очень опрятная и какая-то свежая. Каждое утро мы встречались по дороге к метро. Она работала на «Савеловской», медсестрой в больнице. Зарплата так себе, не разгуляешься. Я сдавал ей квартиру за те же семь тысяч рублей. Девушку звали Оксана. Она была классическая русская домохозяйка, ничем не примечательная. Позднее она рассказала мне, что по выходным снимается в порнофильмах. Ребенок часто болел, ей нечем было платить за врачей и лекарства.

Я купил себе белый плед, связанный крупными косами, подобно тому, как вяжут свитера, и каждый вечер кутался в него, слушая Нотовские байки. Я так сжился с этим пледом, что готов был ходить в нем на работу. Не считая носков, он был единственной по-настоящему теплой вещью в моем гардеробе…

Как-то я взял отгул. Не потому, что мне что-то было нужно, а потому, что неотгуленные дни у нас не оплачивались. Кажется, это была среда. Полдня я бесцельно шатался по городу, а к вечеру приехал в гараж. Нотов копошился во дворе с очередной тачкой, а я завалился на продавленный диван, откупорил бутылку дешевого виски и стал слушать Нотовскую музыку, к которой прикипел душой за последнее время. Джими Хендрикс, Боб Марли, «Doors». Не знаю, как долго это продолжалось. Телевизор работал с выключенным звуком, транслируя какие-то сюрреалистические мультфильмы. Я думал о том, что все эти музыканты стали моими героями. Я полюбил эту музыку, будто сам жил в то время. Темнело. В полуоткрытую дверь заползла промозглая ночная весна. Я поставил диск «Nirvana» – «Unplugged», вернулся на диван и стал думать о том, что все мои герои мертвы, но я не нахожу в этом ничего странного. В этот момент с улицы вернулся Нотов. Запер дверь, снял промасленную куртку цвета хаки и, улыбнувшись, спросил:

– Ну, ты наливаешь или как?

Мы крепко выпили в тот вечер, и я рассказал ему про бунт. Я говорил долго, глядя прямо перед собой. Оказалось, что мне даже не нужна аудитория. Просто говорить, впервые рассказать то, что видел собственными глазами, то, что почти вытравил у себя из памяти, пряча от следователей ОСБ, и коллег почтарей, и случайных прохожих. Я рассказывал про общий сбор, и про танцующие толпы на улицах, про чертов раскол и последнюю ночь в том борделе. Про Загорецкого и революцию. Про оружие, которое так и не появилось, про солдат, для устрашения бьющих дубинками в щиты. Про охранников в масках и разгромленный офис. А еще про тюрьму, про слепящий свет и всхлипывающего бухгалтера. Про глаза Володи и смех следователей. Нотов за все это время не проронил ни слова. Он сидел за столом и вертел в узловатых пальцах свернутый из папиросной бумаги косяк, постукивая им о столешницу или поправляя края.

– Знаешь, как пахнут горящие деревянные дома? – зачем-то спросил я Нотова.

– Они пахнут гарью. А еще смолой. И чужим страхом, – кивнул он. – Это запах паники. Вставай.

Мы вышли на улицу и прошли в один из трех Нотовских гаражей, где стояла зачехленная машина. Это был старый советский автомобиль. «Семерка», вроде тех, на которых «бомбят». Нотов открыл багажник, и я увидел железный ящик с какими-то индикаторами и проводами.

– Это что? – непонимающе уставился я. Нотов залез в салон и включил магнитолу:

– «Мы свое призванье не забудем», – зазвучали из колонок знакомые позывные. Нотов достал из бардачка маленький черный микрофон на гибком проводе, поднес его к губам и тихо сказал: – Добрый вечер, страна. В эфире «Радио Гутен Таг». Не всегда хорошие новости.

– Это ты?! – Я сел на пол, и в голове закружились воспоминания тех дней. Последний эфир «Гутен Таг» в ту ночь в клубе. – «На город движутся армейские грузовики. Вы проиграли, ребята! Не подставляйте ваших людей. Оружие нужно было брать в руки с первого дня. Или вообще не выходить на улицы. Система не ведет переговоров». Так, кажется, ты сказал?

Мы вернулись в комнату. Я лег на диван и запрокинул голову, выпуская под потолок струи серовато-зеленого дыма:

– Нотов, скажи, у нас были шансы?

– Шансы? – Он на секунду задумался. – Не больше, чем у улитки в десяти метрах от катка. Одна надежда, что каток ржавый, советский, и не доедет до улитки. Но картель не каток. Он доехал. Он не мог не доехать.

– Но нас же было много, Нотов! Очень много. Больше миллиона в крупных городах, понимаешь? – Я глубоко затянулся и начал рыскать глазами по столу в поисках воды.

– Проблема не в количестве, старик, а в качестве! – Нотов хитро прищурился. – У вас не было идеи.

– Ты как Загорецкий. – Я сделал пару глотков из пластиковой бутылки. – Он, кстати, тоже курил.

– Молодец! – рассмеялся Нотов.

– Загорецкий говорил о лидерах, об оружии и революции.

– Лидеры тут ни при чем. Даже если бы ваш главный, как его?..

– Том.

– …Если бы Том раздал вам оружие, вы бы все равно проиграли. Вас бы разорвали там же, на улицах. – Нотов двумя короткими затяжками добил косяк и ввинтил его в пепельницу. – Вы же не всерьез это делали. Вы думали, что это игра. Вы сами себя победили. Картель – это вы.

– Меня забирает, что ли? – Я потер переносицу. – Странно ты говоришь. Никто не играл.

– Ничего странного. Помнишь, я говорил про Систему? – Он свинтил пробку с новой бутылки. – Она в нас с самого рождения. Мы знаем, что все устройство логично, а следовательно, справедливо. В школе есть преподаватели и директор, в институте декан, на работе начальник и генеральный директор.

– Тоже мне, новости! – Я усмехнулся. – Так устроено любое государство.

– Какими бы козлами ни были все эти люди, они важные узлы Системы. И даже зная, что они козлы, мы считаем, что Система, в общем, правильная, просто отдельные люди в ней уроды.

Бутч хрипло зарычал, как бы акцентируя внимание на этих словах хозяина.

– Кошка, наверное, – бросил Нотов.

– Логично, – я протянул свой стакан, который немедленно наполнился.

– А признавая правильность общественного устройства, ты признаешь также, что являешься винтиком. Сам не сознавая этого подписываешь пожизненный контракт. – Нотов залпом опрокинул стакан и вытер губы тыльной стороной ладони. – А у винтика какие мысли?

– Никаких, – тупо мотнул головой я.

– Ну что ты! Винтик тоже существо думающее. Если его смазали, он думает, что все хорошо. Если сильно или криво закрутили, начинает сопротивляться. А если еще и смазать при этом забыли, – протестует. А еще у винтика есть соседи. Болтики, скобы и прочие шурупы, которые его со всех сторон давят. – Собака снова зарычала. – Бутч! Прекрати! Так вот… есть винтики, которым хочется, чтобы их просто смазали, есть те, кто хочет стать болтиком или даже скобой. Перепрыгнуть на другой уровень конструкции или сменить соседей по дыркам.