Василий Розанов как провокатор духовной смуты Серебряного века - Марк Леонович Уральский

тем самым участвуют в общем спасении. Евхаристия — это высший знак того, что жизнь может быть отождествлена с бытием. <…> Дар Евхаристии означает, что люди объединены на горизонтальной, духовной основе.

Таким образом, появление христианства знаменует собой фундаментальный отход от предшествовавших ему религий, особенно древнеегипетской религии и иудаизма; эти дохристианские системы имеют тенденцию придавать большее значение вертикальным связям между мужчинами, подчеркивая жизнеспособность семьи, воспроизводства и связей между поколениями. В христианстве Евхаристия изначально представлена именно какхлеб и вино, которые нашителесные чувства воспринимают как существующие в этом мире. Однако во время литургического процесса приношения превращаются в тело и кровь Христа. Однако мы не можем своим телом ощутить Евхаристию как тело Христово — жертва становится телом Христовым лишь на метафизическом уровне. <…> Таким образом, подход православных к Евхаристии иллюстрирует разделение между физическим и метафизическим. Это деление соответствует пропасти между земным и небесным, подчеркивая предположение, что тело связано с Землей и поэтому не может быть спасено.

<…>

Противопоставление естественной близости русских людей к Творению и византийской по своей природе эсхатологии, навязываемой им Церковью, является постоянной темой творчества Розанова. Розанов настаивает на том, что Церковь не должна сторониться мира, так как ее святость вытекает из того, что она создана Богом. Это родительское отношение между Богом и миром — основа розановской философии религии. Розанов избегает абстрактных метафизических рассуждений в пользу конкретного исследования отношения Бога к этому миру. Его самая первая работа, «О понимании», касалась прояснения вопроса, в какой степени человеческое знание ограничено тем обстоятельством, что оно является частью материального творения и, следовательно, не может мыслить абстрактно. Апокалипсис нашего времени есть окончательное признание того, что религиозные связи между Богом и человеком были разорваны явлением Христа. Книга Бытия с ее повествованием о Сотворении мира — ключевой текст розановской экзегезы, и Розанов неоднократно цитирует отрывки из нее, чтобы подчеркнуть этот факт. Розанов настаивает на том, что Бог создал не только духовный мир, но и физический мир. Тот факт, что эти два измерения возникли вместе, оправдывает святость материи[275].

«Бог сотворил невидимый мир и видимый, сотворил бесплотных духов, но и сотворил тело Солнца, тело растений и животных; и сотворил человека с душой и телом. И потому человек создал и церковь душевную и телесную. У нас это выразилось в „человеке Божием“ и в обрядах. И „осанна“ обоим»[276].

<…> Розанов представляет Творение как священнейший момент нашей истории, когда материя находится в единстве с божественным в силу плодородия Божия. Однако это также момент, с которого материя может впасть в дисгармонию, поскольку он отмечает точку, в которой физический мир может отделиться от Бога. Хотя Розанов озабочен единством, он превозносит достоинства различия, которое является предпосылкой процессов обожения. Розанов в своих метафизических выкладках сосредоточен на деятельности, а не на бытии. Бог создает различие как подарок Земле, поскольку каждая вещь содержит в себе потенциал для воссоединения с другими объектами. Это различие Розанов обычно понимает в терминах двойственности мужского и женского начала, естественно сближенных. Желание воссоединиться отражает творческий союз двух аспектов божественного. Различие проблематично, но это дар от Бога, поскольку оно позволяет нам подражать Ему. Розанов отвергает платонические теории, изображающие половые различия как наказание за нашу гордыню. В отличие от Соловьева, Розанов видит Бога двуполым, а не бесполым[277]. Разделив людей на мужчин и женщин, Бог наделил нас возможностью стать божественными, поскольку мы способны раскрыть акт Творения через сексуальный союз.

«Когда мир был сотворен, то он, конечно, был цел, „закончен“: но он был матовым. Бог (боги) сказал: „Дадим ему сверкание!“ И сотворили боги — лицо.

Я все сбиваюсь говорить по-старому „Бог“, когда давно надо говорить Боги; посвящение ведь их два, Эло-гим, а не Эло-ах (ед. число). Пора оставлять эту навеянную нам богословским недомыслием ошибку. Два Бога — мужская сторона Его, и сторона — женская. Эта последняя есть та „Вечная Женственность“, мировая женственность, о которой начали теперь говорить повсеместно. „По образу и подобию Богов (Элогим) сотворенное“, все и стало или „мужем“, или „женой“, „самкой“ или „самцом“, от яблони и до человека. „Девочки“ — конечно, в Отца Небесного, а мальчики — в Матерь Вселенной! Как у людей: дочери — в отце, сыновья — в матери» [РОЗАНОВ (III)].

<…> Для Розанова половое влечение есть самое естественное выражение стремления человека к единению с Богом, а не что-то осуждаемое. Люди обязаны признать обязательства, возложенные на них Богом. Материя характеризуется этим постоянным стремлением всех вещей к воссоединению или сексуальным желанием.

«И вот „невидимое совокупление“, ради которого существует все „видимое“. Странно. Но — и правда. Вся природа, конечно, и есть „совокупление вещей“, „совокупность вещей“» [РОЗАНОВ-СС. Т. 11. С. 55–56].

В этом пункте обнаруживается одна из самых серьезных сложностей в отношении Розанова к православию. Православие — религия сугубо физическая: ее доктрины подчеркивают святость материи и тела. Такая сильная преданность материальным объектам редко встречается в других христианских конфессиях и полностью отсутствует, даже осуждается как идолопоклонство, в некоторых течениях протестантизма. Розанов же полностью погружен в Православие, он пишет изнутри Церкви, а не как посторонний. Он опирается на телесность русского православия, но, приняв принципы этой телесности, впоследствии игнорирует их христологическое обоснование. Розанов разделяет с Церковью увлечение телом, обрядами, храмами, запахами, и все же для него оправдание материи восходит к творчеству Отца, а не к домостроительству Иисуса Христа. Розанов переосмысливает платонические представления о происхождении мира и, в частности, их христианский вариант, который учит, что материя изначально зла. Для христианских платоников материя существует до Логоса и отдельно от него. Оно лишь частично искупается нисхождением и упорядочением божественного разума. Христиане исключили историю Земли из своих схем сотериологии и т. о. отвергли врожденную святость этого мира. В то время как Розанов утверждает, что человек может быть спасен через взаимодействие с миром, христианская доктрина изобрела абстрактные понятия греха.

Розанов же постулирует отношение тождества между физическим и метафизическим, а потому призывает принять все аспекты тварного мира, а не только избранные Церковью области. Он не отделяет святое от профанного в акте творения:

«„И сотворил Бог небо и землю“, то понимаю это не только в планетном смысле, но и вижу здесь другую мысль, быть может, еще глубочайшую и чрезвычайно для человека дорогую, милую: что не только небесное сотворил Бог, ангелоподобное, чистое, святое, нет; но что