Флот, революция и власть в России. 1917-1921 - Кирилл Назаренко

В докладе ВВИ отмечалось, что «в своей деятельности отделы руководствуются неутвержденным положением». «Главным препятствием в работе [Технического] отдела является его оторванность от заводов и портов и расстройство транспорта». «В ближайшее время выработается положение об управлении заводами, произведется оценка материалов и заводских магазинов, рассмотрится ряд коллективных договоров, штаты и сметы на 1919 г.»[973]

Указывалось, что в РСФСР планируется передать в ведение Наркомздрава как самостоятельные отделы Главное Санитарное Управление флота и Главное Военно-Санитарное Управление.

Работа общей канцелярии была описана в точных цифрах. Отмечалось, что «исполнение бумаг» быстрое, входящих в день в среднем 42/3, исходящих 6, но канцелярия плохо оборудована и не укомплектована нужным для выполняемого объема работ количеством сотрудников.

Всего в Морупе полагалось по штату 179 служащих, из них всего 47 специалистов.

В качестве показателя работы Морупа говорилось о том, что к осени возможно вступление в строй нескольких подводных лодок и «даже» двух миноносцев – «Цериго» и «Занте», Верхнее-Днепровская флотилия сформирована, Нижнее-Днепровская в стадии формирования, морской авиации нет, «если не считать один действующий аппарат».

В заключении говорилось, что временное положение, по которому существует Моруп, предусматривает его дальнейшее преобразование в наркомат, «но такое преобразование вряд ли будет осуществлено при существующей в настоящее время тенденции к централизации всех вооруженных сухопутных и морских сил»[974].

На рубеже 1918–1919 гг. поле деятельности морского ведомства расширилось. Уход со сцены немецкого флота, освобождение Украины от немцев и австрийцев и появление перспектив возрождения Черноморского флота, начало наступления Красной Армии на востоке с выходом к великим сибирским рекам должно было оживить деятельность морских штабов. Действительно, темпы реорганизаций увеличились. С одной стороны, на флоте продолжается укрепление субординации, начатое еще весной 1918 г. МО РВСР, как уже отмечалось, состоял из фактического командующего ВМФ (В. М. Альтфатер) и комиссара при нем (Ф. Ф. Раскольников), так что нельзя говорить о МО РВСР как о коллегиальном органе в буквальном смысле этого слова. Появление летом 1919 г. должности командующего всеми морскими, озерными и речными силами Республики означало окончательный отказ от рудиментов коллегиального управления флотом. Формирование Штаба коморси (впоследствии – Штаба всех морских сил Республики) привело к постепенному затуханию деятельности МГШ, который отдал новому органу «право первородства». Постепенно в конце 1918–1919 гг. упорядочивается система управления флотами и флотилиями. Судовые комитеты были распущены, созданы РВС флотов и флотилий, главную роль в которых играли командующие, а «политические члены» – второстепенную.

Окончание Гражданской и Советско-польской войн поставило перед Советской Россией вопрос о переходе вооруженных сил к существованию в условиях мира. Правда, мир этот в начале 20-х годов был достаточно зыбким, продолжались боевые действия против вооруженных формирований различного происхождения, обычно называвшихся бандами. Эти вооруженные формирования зачастую получали поддержку от властей сопредельных государств, что делало их еще опаснее. С другой стороны, оставалась надежда на скорый революционный взрыв в развитых странах Европы, который прорвет кольцо международной блокады советских республик. Только с середины 20-х годов можно говорить о наступлении более-менее полноценного мирного периода, и то не на всей территории страны: неспокойно было в Средней Азии и на Северном Кавказе. Поворот от политики военного коммунизма к НЭПу поставил вопрос об источниках снабжения вооруженных сил и о порядке такого снабжения.

Переход флота на мирное положение осложнялся вопросом о его дальнейшей судьбе. В очередной раз в эпоху экономической разрухи появлялось сомнение в необходимости существования полноценных морских сил нашей страны. Основная сложность заключалась в вопросе об источниках финансирования флота и о распределении скудных бюджетных средств между флотом и сухо путной армией.

Надо учитывать то обстоятельство, что вопрос о возрождении флота не сводился к технической проблеме изыскания средств на строительство и ремонт кораблей и на содержание личного состава. Расходы на полноценный флот должны были составить такую астрономическую сумму, что для ее оправдания требовались особые политические соображения. Действительно, если бы руководство СССР поставило на повестку дня вопрос об экспорте революции путем военного похода в Европу или сопредельные страны флот должен был бы сыграть в этих условиях существенную роль. Достаточно вспомнить, что основной объем военных грузов во время советско-польской войны Польша получала по морю через Данциг, так как Германия отказывалась пропускать в Польшу военные грузы. Если бы Балтийский флот был достаточно силен для организации блокады этого единственного польского порта, победа Красной Армии под Варшавой стала бы очень вероятной.

С другой стороны, специфика военно-морских сил состоит в достаточно большой свободе маневра ими. Это приводит к тому, что не только слабый, но даже средней силы флот как правило, не соответствует задачам, стоящим перед великой державой. Другая великая держава, обладающая более сильным флотом, может перебросить его в любой уголок мирового океана и захватить господство на море даже у берегов другого континента. В конкретной ситуации 20-х годов это означало, что, если бы Великобритания и Франция ввели свои корабли в Балтийское и Черное моря, слабые советские военно-морские силы ничего не могли бы им противопоставить. Японский флот на Дальнем Востоке находился в еще более благоприятных условиях, ведь красные военно-морские силы на Тихом океане полностью отсутствовали. Для оказания эффективного противодействия английскому, французскому или японскому флотам требовалось иметь флот, сопоставимый с флотами этих сильных морских держав, причем на каждом из изолированных морских театров. Единственной альтернативой строительству мощного (и фантастически дорогого) флота было создание «москитных» сил – подводных лодок, торпедных катеров, минных заградителей, которые во взаимодействии с береговой артиллерией и авиацией, при наличии подготовленного личного состава и оборудованных баз, могли оказать противнику сильное сопротивление и прикрыть побережье, но, конечно, не смогли бы разгромить морские силы врага. Впрочем, о дискуссиях сторонников «океанского» и «москитного» флотов можно написать не одно исследование.

После окончания Гражданской войны у многих руководителей советского морского ведомства возникла иллюзия, что руководство страны, движимое идеей мировой революции, пойдет на строительство сильного линейного флота. В принципе, политическое руководство СССР могло выбрать курс на непосредственное военное вмешательство в дела соседних государств. В историографии принято связывать такой курс с именем Л. Д. Троцкого. На наш взгляд, весьма важно, что глава советских вооруженных сил и стал, вольно или невольно, главным трубадуром «экспорта революции». Однако комплекс многообразных причин, не последнее место среди которых занимала экономическая разруха в Советской России, привел к отказу от активной внешней политики. Следовательно, отпадал вариант немедленного усиления военного флота. Это не означало, что для военных специалистов терялась возможность влияния на высшее руководство страны. Как отмечал О. Н. Кен, «в новых политических условиях молодая военная стратегия обладала двойными притязаниями – претензией на воплощение важнейших традиционных интересов государства и на определение практических приготовлений к “новому туру войн и революций”»[975].