Сломленные ангелы - Ричард Морган

* * *

Этот марсианин был мертв.

Мертв уже давно, по крайней мере, это было очевидно. Тело мумифицировалось, крылья истончились до пергамента, от усохшей головы остался один длинный, узкий череп с полураскрытым клювом. Раскосые глаза, наполовину спрятанные за мембраной век, почернели. Под кожей ниже клюва было заметно какое-то уплотнение – вероятно, горловая железа. Как и крылья, она была тонкой и полупрозрачной, как бумага.

Угловатые конечности были вытянуты вперед, тонкие когти лежали на приборах. Я почувствовал невольное восхищение. Это существо, чем бы оно ни было при жизни, встретило смерть за пультом управления.

– Не трогай, – прикрикнула на меня сзади Вардани, и я осознал, что тянусь к нижнему краю рамы, к которой крепились стропы.

– Прости.

– Прощения будешь потом просить сам у себя, если его кожа лопнет. В подкожных слоях жира у них вырабатывается кислотный секрет, и после их смерти процесс выходит из-под контроля. При жизни баланс поддерживается, как мы полагаем, посредством окисления пищи, но кислота настолько сильная, что при достаточном объеме водяного пара может растворить большую часть трупа, – Таня шла вокруг рамы с профессиональной осторожностью члена Гильдии; ее лицо было предельно сосредоточенным, глаза ни на миг не отрывались от крылатой мумии. – Когда они умирают подобным образом, кислота разъедает жир и высыхает, превращаясь в порошок, который может причинить немало вреда, если попадет в носоглотку или глаза.

– Понял, – я сделал пару шагов назад. – Спасибо, что предупредила заранее.

Она передернула плечами:

– Я не ожидала их здесь обнаружить.

– К кораблю обычно прилагается экипаж.

– Ну да, Ковач, а к городам – население. Однако за четыре с лишним века археологических работ на трех десятках планет нам удалось обнаружить всего только пару сотен сохранившихся трупов марсиан.

– Что неудивительно, с таким-то дерьмищем в организме, – сказал подошедший Шнайдер, глазея на тело марсианина с другой стороны рамы. – А что с ними произойдет, если им придется какое-то время поголодать?

Вардани бросила на него раздраженный взгляд:

– Неизвестно. Вероятно, начнется процесс дезинтеграции.

– Больно, наверное, – сказал я.

– Да уж, наверное, – она явно не хотела разговаривать ни с кем из нас, зрелище поглощало ее целиком.

Шнайдер не воспринял намека. А может быть, за звуком голосов он хотел укрыться от мертвой тишины и устремленных на нас сверху взглядов крылатых существ.

– И как такое только получиться могло? В смысле, – он гоготнул, – это как-то не больно смахивает на естественный отбор. Организм, который сам себя убивает, когда проголодается.

Я посмотрел на иссохший труп с распростертыми крыльями и снова почувствовал уважение к погибшим на посту марсианам. В сознании вызревало нечто неопределенное, какая-то мысль, которую чувства посланника расценили как проблеск интуиции, готовой перерасти в знание.

– Да нет, это отбор, – слова появились сами собой. – Мощный стимул развития. Благодаря которому круче этих сукиных сынов в небе никого не осталось.

Мне показалось, что по лицу Тани Вардани проскользнула тень улыбки:

– Тебе пора издаваться, Ковач. При такой-то глубине интеллектуального прозрения.

Шнайдер ухмыльнулся.

– На самом деле, – в голосе археолога, разглядывающей мумифицированного марсианина, послышались лекторские интонации, – в настоящее время эволюционным обоснованием этого механизма принято считать поддержание гигиены в плотнонаселенных гнездовьях. Васвик и Лай, пара лет назад. До этого Гильдия считала его способом борьбы с кожными паразитами и инфекцией. Васвик и Лай не стали оспаривать эту точку зрения, они просто хотели пробиться повыше. Ну и, конечно, есть еще и всеобъемлющая концепция «крутейших в небе сукиных детей», которой придерживаются некоторые члены Гильдии, хотя их формулировки и уступают в элегантности твоим, Ковач.

Я отвесил поклон.

– Как думаешь, сможем ее оттуда снять? – поинтересовалась вслух Вардани, отступая, чтобы получше осмотреть кабели, на которых была подвешена рама.

– Ее?

– Угу. Это охранница гнездовья. Видишь шпору на крыле? Вот этот костяной выступ на задней стенке черепа? Воинская каста. А они, насколько нам известно, все были женского пола, – археолог снова окинула взглядом кабели. – Как считаешь, сможем мы с этим агрегатом управиться?

– Да почему бы нет, – я заговорил громче, обращаясь к стоявшим на другом конце платформы. – Цзян, рядом с тобой нет ничего смахивающего на лебедку?

Цзян посмотрел вверх и покачал головой.

– А рядом с тобой, Люк?

– Кстати, о сукиных детях, – пробормотал Шнайдер.

К нашей группе, сгрудившейся вокруг крылатого трупа, приближался Матиас Хэнд.

– Госпожа Вардани, я надеюсь, в отношении этой особи вы планировали ограничиться исключительно осмотром.

– Вообще говоря, – ответила археолог, – мы ищем способ ее снять. Вы имеете что-то против?

– Да, госпожа Вардани, имею. Этот корабль и все, что на нем находится, является собственностью «Мандрейк корпорейшн».

– До тех пор пока не запищал буй, не является. Так, во всяком случае, вы утверждали, чтобы затащить нас сюда.

Хэнд натянуто улыбнулся:

– Не стоит раздувать проблему на ровном месте, госпожа Вардани. Вам достаточно хорошо заплатили.

– Ах, заплатили. Заплатили мне, значит, – Вардани уставилась на него. – А не пошел бы ты в жопу, Хэнд.

Вспыхнув от гнева, она отошла к краю платформы и остановилась, глядя прямо перед собой.

Я смерил менеджера взглядом:

– Хэнд, да что с тобой такое? Я же тебе вроде говорил, полегче с ней. Архитектура на тебя так действует, что ли?

Оставив его рядом с трупом, я подошел к Вардани. Она стояла, обхватив себя руками и опустив голову.

– Прыгать вниз собралась?

Она сердито фыркнула:

– Вот ведь говна кусок. Он бы и на райские врата налепил корпоративную голометку, если бы их нашел.

– Не уверен. К вере у него довольно трепетное отношение.

– Да ну? Что-то вера совсем не мешает его коммерческой деятельности.

– Ну, это же организованная религия.

Она снова фыркнула, но на этот раз и от смеха, и тело ее слегка расслабилось.

– Не знаю, чего я так разошлась. Я все равно не могу исследовать останки – у меня и инструментов-то с собой нет. Пусть себе висит, где висит. Кого все это вообще колышет?

Я с улыбкой положил руку ей на плечо.

– Тебя, – произнес я мягко.