Суриков - Татьяна Ясникова

Впервые выводя на письме брату 1900 год, Суриков начинает его так: «Я послал тебе летнее пальто и носки 1/2 дюжины. Я думаю, что пальто не будет тебе коротко. Оно длиннее моего, а если покажется коротко, то выпусти запас внизу и в рукавах. Оно и теперь тебе пониже колена будет, а длиннее не надо. Кажется, материал получше твоего прежнего будет. Соколов передал мне урюк, и я ему дал адрес всех музеев, куда надо сходить…»

Странное дело — подступает лето 1900 года, а Суриков снова не едет в Красноярск. Может быть, появилась тайная симпатия сердца? Суриков создает множество женских портретных образов, среди них трижды некую А. И. Емельянову, как всегда, нарядив модель в древнерусские плат и кофту. Но, кроме предположения о тайной страсти, мы ничего по текущему году прибавить не можем — нет фактов. Суриков устал от русских проблем. Он едет с дочерями в Италию.

Решиться на путешествие, не связанное с творческими задачами и планами, художнику не то чтобы трудно, — трудно сверх всякой меры. Высокие гонорары просто вытолкнули его, сопротивлявшегося всяким «неразумным» тратам. Посчитаем: в 1899 году за «Переход Суворова через Альпы» Василий Иванович получил 25 тысяч рублей, за «Взятие снежного городка» — 10 тысяч (да еще за эту картину в 1900 году получил именную серебряную медаль Всемирной выставки в Париже). Проданные в этот же период этюды и портреты не учтены по недостаточности сводной информации.

Наталья Кончаловская — «Дар бесценный»: «Зато на следующее лето дочери уговорили Василия Ивановича повезти их в Италию. Два месяца провели они за границей, посетили Венецию, Неаполь, Рим, Флоренцию. Суриков сам водил дочерей по всем «священным» местам, однако вместе с радостью наслаждения любимыми произведениями, вместе с желанием вновь и вновь наглядеться на извечную красоту античных форм Василия Ивановича постоянно тревожили воспоминания о покойной жене. Но он не отгонял их, а, наоборот, сам воскрешал все в памяти, проводя дочерей улочками, мостами, парками, которыми когда-то так восхищалась их покойная мать».

Суриковские «Миланский собор», «Собор Св. Петра в Риме», «Колизей», цикл «Помпей» 1884 года, которые Оля и Лена видели малютками, перерастает в «Венецию» и «Неаполь» 1900-го. Его стиль несколько меняется: композиции 1884 года спокойные, с крупными формами, солнечные, «вечные», композиции 1900-го — измельченные, отступившие вдаль, зыбкие, туманно-водянистые.

«Мы, брат, — пишет Василий Александру, — теперь в Неаполе живем, как раз перед нами Везувий! Он довольно смирный теперь, а назад две недели были извержения. Но и теперь иногда вылетают довольно густые дымовые кучи. Жить тут недорого, дешевле Москвы; напиши непременно, еще успеем в Неаполе получить твое письмо». Из Рима: «Пишу тебе, брат, из Вечного города. Здесь мы уже 10 дней, и много достопримечательностей видели. Сегодня были в соборе Св. Петра и поклонились св. мощам его, а вчера мощам Св. апостола Павла. В церкви Св. Петра (это другая) мы видели цепи, в которых он был закован. Были в Колизее, где во времена римских цезарей проливалась кровь древних христиан. Вообще на каждом шагу все древности 1000-летние. Завтра думаем осмотреть катакомбы. Собор Св. Петра около 70 сажен высоты, так что люди в нем, как мухи. Колокольня Ивана Великого в Москве поместится в нем вся там, где пишут евангелистов в парусах. Вот разрез. Отсюда поедем во Флоренцию». И уже из Москвы сетует: «На Парижской выставке я не участвовал серьезными вещами моими, их не дали из музеев. Боялись пожара, а между тем выставка к концу, а этой беды еще не случилось…»

Передышка между «Суворовым» и «Разиным» получилась существенная. Пора, пора приступать к «Разину» всерьез. Настраиваться на долгий путь поисков, этюдов. А между тем после рождественских праздников 1901 года Василия Сурикова приглашают преподавать живопись студентам Московского училища ваяния и зодчества. Художник-казак холодно отвечает директору училища Львову:

«Многоуважаемый Князь!

Я получил ваше извещение и благодарю за честь выбора, но согласиться не могу.

Меня даже удивляет это избрание, так как, я думаю, многие художники знают, что я неоднократно уже отказывался от профессорства в Академии и считаю для себя, как художника, свободу выше всего.

Уважающий вас В. Суриков».

Да, неплохой профессор вышел бы из Василия Сурикова. Молодое поколение он любил, а искусство было содержанием его жизни. Кроме мастерства он мог бы дать студентам и отличное патриотическое воспитание. За царя, за веру, за народ Суриков болел всей душой.

Весной того же года, на Пасху, заботливой императорской рукой ему был пожалован орден Святого Владимира IV степени за две картины: «Покорение Сибири Ермаком» и «Переход Суворова через Альпы». Этот орден представляет собой крест, носимый в пуговичной прорези мундира или на колодке, обеспечивает 100 рублей ежегодной пенсии, что вместе со ста рублями, полученными прежде вместе с «Анной на шее» (за росписи в храме Христа Спасителя), составляет 200 рублей. Так что можно купить избушку в деревне и ходить за собственным плугом, подобно Льву Толстому. При этом орден Святого Владимира никогда не снимается и никак не может помешать пахоте. Но, как известно, Суриков орден носить не стал. Обратимся к автопортретам: 1902 год — Суриков без ордена, 1910-й — без ордена, 1913-й — без ордена, 1915 год (отлично пошит сюртук!) — без ордена.

По указу от 28 мая предыдущего 1900 года награжденный орденом Святого Владимира IV степени получал права личного дворянства. IV степень давалась чину не ниже подполковника, таким образом, Суриков мог считать себя подполковником, войсковым старшиной по-казачьи, атаманом, проще говоря. Не случайно дедушка-атаман Александр Степанович Суриков брал его ребенком на смотры!

Следом за наградой в качестве искушения пришло письмо из Люксембургского музея. Франция пожелала приобрести какую-нибудь картину Сурикова, «отличающуюся большим патриотизмом». Знали бы французы, что он не печет их, как пироги. Отказ был закономерен и естествен — русские художники-передвижники подчеркивали свою кровную связь с Россией и даже в кошмарном сне не могли представить, что их малые и большие детища окажутся на чужбине.

Орденоносец не избывает своих бунтарских наклонностей. Он лелеет мысль написать картину из Красноярского бунта 1695–1698 годов. В стране назревает революционная ситуация, нужно определиться с отношением к ней. По душе бунт, а в кармане царский орден. Трудно. В мае, или около того, письмо не датировано точно, сообщает брату:

«Пишу тебе, что в «Журнале Министерства народного просвещения» май 1901 года напечатана статья Оглоблина о Красноярском бунте (1695–1698 годов). Тут многие есть фамилии наших казаков и в том числе имена наших предков с тобой, казаков Ильи и Петра Суриковых, принимавших участие в бунте против воевод-взяточников. «В доме Петра и Ильи Суриковых» были сборища заговорщиков против воеводы «ночные». Здесь бывали Злобины, Потылицыны, Кожуховские, Торгошины, Чанчиковы, Путимцевы, Потехины, Ошаровы, Юшковы, Мезенины и все, все, потомков которых мы знаем. Видно, у нас был большой дом, уже не дом ли Матвея дедушки? Суриков (Петр) был в «кругу», где решили избить воеводу и утопить его в Енисее. Прочти и покажи знакомым эту статью. Можно достать или в гимназии, или в семинарии. Чрезвычайно интересно, что мы знаем с тобой предков теперь своих, уже казаков в 1690 году, а отцы их, конечно, пришли с Ермаком.