Лекции о работе больших полушарий головного мозга - Иван Павлов

В этой последней, также фактической, лекции я, однако, хотел, как только мог, передать основное впечатление от работы в нашей области. Как мне кажется, многочисленные факты, сообщенные во всех предшествующих лекциях, достаточно свидетельствуют, что в этой области возможна серьезная естественно-научная работа, накопление точных фактических данных. Поэтому я не боялся дискредитировать наше научное предприятие тем, что привел в этой лекции. Как всегда, лучше, конечно, сознавать опасности, чем их игнорировать. Кроме того, мне хотелось предупредить будущих работников в этой области о тех исключительных трудностях, которые они встретят в ней.

В общем же этот новый отдел физиологии поистине пленителен, удовлетворяя двум, всегда рядом идущим, тенденциям человеческого ума: стремлению к захватыванию все новых и новых истин и протесту против претензий как бы законченного где-нибудь знания. Здесь гора неизвестного явно надолго останется безмерно больше кусочков отторгнутого, познанного.

Приложение экспериментальных данных, полученных… на… животных, к человеку

Мм. гг.! Если сведения, полученные на высших животных относительно функций сердца, желудка и других органов, так сходных с человеческими, можно применять к человеку только с осторожностью, постоянно проверяя фактичность сходства в деятельности этих органов у человека и животных, то какую же величайшую сдержанность надо проявить при переносе только что впервые получаемых точных естественно-научных сведений о высшей нервной деятельности животных на высшую деятельность человека. Ведь именно эта деятельность так поражающе резко выделяет человека из ряда животных, так неизмеримо высоко ставит человека над всем животным миром. Было бы большим легкомыслием первые шаги физиологии больших полушарий, полной по программе только, а, конечно, не по содержанию, считать уже за какое-то решение грандиозной задачи о высшем механизме человеческой натуры. Поэтому всякая узкая регламентация в настоящее время работы об этом предмете была бы только свидетельством чрезвычайной ограниченности мысли. Но, с другой стороны, временно, конечно, чрезвычайно упрощенное третирование предмета со стороны естествознания не должно встречаться враждебно, чтó, к сожалению, также случается нередко. Сложное берется наукой только по частям и обрывкам, но оно захватывается ею постепенно все более и более. Следовательно, будем надеяться и терпеливо ждать, когда точное и полное знание нашего высшего органа – головного мозга – сделается нашим подлинным достоянием, а с этим и главной основой прочного человеческого счастья.

После того, что приведено во всех предшествующих лекциях, едва ли можно оспаривать, что самые общие основы высшей нервной деятельности, приуроченной к большим полушариям, одни и те же как у высших животных, так и у людей, а потому и элементарные явления этой деятельности должны быть одинаковыми у тех и у других как в норме, так и в патологических случаях. На нормальных случаях, как очевидных, я остановлюсь коротко, приведя лишь немногие отдельные примеры, главным же образом займу теперь ваше внимание патологическими случаями.

Очевидно, наше воспитание, обучение, дисциплинирование всякого рода, всевозможные привычки представляют собой длинные ряды условных рефлексов. Кто не знает, как установленные, приобретенные связи известных условий, т. е. определенных раздражений, с нашими действиями упорно воспроизводятся сами собой, часто даже несмотря на нарочитое противодействие с нашей стороны? Это одинаково касается как производства тех или других действий, так и выработанного их задерживания, т. е. как положительных, так и отрицательных рефлексов. Известно далее, как иногда нелегко развить нужное торможение в случае как отдельных лишних движений при играх, при манипуляциях в разных искусствах, так и действий. Точно так же практика давно научила, как исполнение трудных задач достигается только постепенными и осторожными подходами к ним. Все знают, как экстренные раздражения задерживают и расстраивают хорошо налаженную обычную деятельность и как путает и затрудняет изменение раз установленного порядка движений, действий и целого уклада жизни. Опять общеизвестно, что слабые и однообразные раздражения делают людей вялыми, сонливыми, а некоторых и прямо усыпляют. Так же хорошо знакомы всем разные случаи частичного бодрствования при обыкновенном сне, например случай спящей матери у больного ребенка и т. д. и т. д. Это все факты, с которыми мы раньше в этих лекциях встречались на наших животных.

Обращаюсь к патологическим случаям.

Современная медицина различает нервные и душевные болезни, неврозы и психозы. Но различение это, конечно, совершенно условное. Точной разграничительной линии между теми и другими никто бы провести не мог, потому что ее нет и в действительности. Как можно было бы себе представить психическое расстройство без нарушения мозговой ткани, если не в структурном, то в функциональном отношении? Различие между нервным и психическим заболеванием есть различие или по сложности, или по тонкости нарушения нервной деятельности. К этому нас склоняют и опыты на наших животных. Пока мы имеем дело с животными, у которых наши разные приемы функционального характера, или чрезвычайность жизненных условий (прошу припомнить случай с наводнением), или, наконец, незначительные операции на полушариях нарушают их нервную деятельность, мы можем понимать более или менее удовлетворительно механизм этих нарушений в терминах нервной физиологии. Но как только мы разрушили большие участки полушарий, или делает это разрастающаяся рубцовая ткань, для нас возникает трудность всегда полно и ясно представить себе механизм наступающих расстройств в нервной деятельности, и мы прибегаем к предположениям, которые еще требуют доказательства их соответствия действительности. Очевидно, разница в нашем положении относительно предмета в том и другом случае имеет свое основание в большей сложности нарушений в последнем случае и в недостаточности для них теперешнего физиологического анализа. Наверное, многие врачи и психологи, смотря на тех и других животных, про первых сказали бы, что они нервнобольные, а последних назвали бы душевнобольными. Мы же, отказываясь входить в воображаемый внутренний мир наших собак, повторили бы при этом, что перед нами нарушенная деятельность больших полушарий – в первом случае меньше и проще, во втором случае больше и сложнее.

Теперь сопоставим разные нервные расстройства у наших животных и у людей.

На собаках мы познакомились с двумя условиями, производящими функционально нервные расстройства. Это – трудная встреча, столкновение раздражительного и тормозного процессов и сильные чрезвычайные раздражения. Они же составляют и обыкновенные причины нервных и психических заболеваний людей. Жизненные положения, возбуждающие нас в высшей степени, например в случае жестоких оскорблений, сильного горя, и вместе с тем обязывающие нас сдерживать, подавлять естественные реакции на них, часто и ведут к глубокому и долговременному нарушению нервного и душевного равновесия. С другой стороны, люди также часто делаются нервно и психически больными, подвергаясь чрезвычайным опасностям, угрожающим им самим, а также их дорогим близким, или даже только присутствуя при страшных событиях, ни их самих, ни их близких непосредственно не касавшихся. При этом замечается, как правило, что те же обстоятельства остаются без этих последствий для других лиц, как говорят, не расположенных к заболеванию, т. е. с более сильной нервной системой. Совершенно то же самое наблюдалось и на наших собаках. В отношении таких заболеваний имеются очень большие различия между отдельными животными. У нас были собаки, у которых один из действительнейших приемов для нарушения нервного равновесия, именно непосредственная смена тормозного ритма механических раздражений кожи на одном и том же месте на положительный, при ежедневном повторении в течение долгого срока времени, нисколько не влиял вредным образом на животное. У других нервное расстройство появлялось только после многократного повторения. У третьих же нервное состояние наступало уже после однократного применения приема. Точно так же, как это было упомянуто ранее, чрезвычайное наводнение произвело заболевание, очевидно, аналогичное травматическому шоку людей, только у немногих собак, именно очень тормозимых.