Слепой секундант - Дарья Плещеева

И тут Андрей услышал топот.

— Ваша милость, — сказал, подбежав, Савка, — госпожа Позднякова!

— И что она? — разом спросили и Андрей, и Венецкий, и Гиацинта.

— Ох, не с ума ль сбрела? Идет к церкви — не идет, а тащится. И узел в руке — укладка в кусок кумача увязана. Пройдет три шага, встанет, постоит, побормочет себе под нос, еще шага четыре — опять встанет. Этак она к концу службы заявится.

— Кому охота с драгоценностями расставаться? — спросил Валер.

— И как к кануннику протискиваться будет — непонятно, — добавил Савка. — Спиря заходил, думал помолиться, какое там. От самых дверей народу — как сельдей в бочке.

— Не натворила бы чего. Надо особо присмотреть и поближе к ней держаться, — сказал Андрей.

— Я, я к ней пойду! — вызвалась Гиацинта. — Я в доме госпожи Венецкой с ней встречалась, она меня знает. А если кто другой — она только испугается, — и, опершись об Андреево колено, Гиацинта ловко выскочила из возка.

— Не смей! Кому говорю, не смей! — крикнул Валер.

Но Гиацинта увернулась от его протянутой руки и, скользя, по-мальчишески легко проезжаясь по ледяным лепешкам, помчалась к церкви. Савка — за ней.

— Как же надо было избаловать дитя!.. — патетически начал Валер, но хохот Венецкого прервал его.

Даже Тимошка на передке саней засмеялся — ему Гиацинта тоже нравилась.

— Соломин, ради бога, женитесь на ней, — взмолился Валер, — ведь она никого иного и слушать не станет!

— Если я на ней женюсь, наш доктор зарежет меня ланцетом и сам потом зарежется. Венецкий, расскажите что-нибудь занимательное, — попросил Андрей, — чтобы время скоротать.

Венецкий стал вспоминать полковые новости, светские слухи, дошел и до некоего письма из Франции. Писали, что французский Людовик, решив навести порядок в своем государстве, постановил созвать в апреле Генеральные Штаты, и как раз способность французов решать всем миром дела, где необходима одна голова и полдюжины сильных рук, подвергалась особой критике. Правда, у французского короля хватило ума дать избирательное право тем своим подданным-мужчинам, которые достигли двадцати пяти лет, имели постоянное местожительство и числились в налоговых списках, — это разом отметало заведомую чернь и ворье.

Время впрямь потекло как-то быстрее. Как раз когда все трое сошлись во мнении, что не к добру эта французская затея, служба окончилась и часть богомольцев вышла из церкви, прочие остались ждать полуночницы, крестного хода и литургии. Прибежал Савка, доложил — наконец-то Позднякова смогла войти в храм.

— Сейчас начнется. Тимоша, езжай к церкви, — велел Андрей. — Венецкий, где стоит твой Авдей с санями?

— По ту сторону канавы.

— Савка, беги за ним, чтобы сразу увезти Машу.

— Она хотела остаться на крестный ход, — уныло сказал Венецкий. — И на литургию…

— Пусть ее в какую-нибудь другую церковь на крестный ход везет. Тут — всякое может быть… Валер, что вы стоите, как мраморный болван в Летнем саду? Садитесь ко мне, вы сейчас — мои глаза! Тимошка, черт, трогай же!

Возок берегом Екатерининской канавы, кое-как протискиваясь мимо богатых экипажей, подкатил ко входу в Казанскую церковь.

— Гиацинта, — сообщил Венецкий. — Идет чуть не в обнимку с дамой — кроме Поздняковой, быть некому. Никакого узла у дамы нет. Стало быть, забрали.

— Сейчас главное — не упустить Василису.

— Наши молодцы не упустят. Она с добычей не останется же в церкви, ей нужно поскорее убраться, — рассудил Венецкий. — Это что еще?! Маша, Маша! — и ускакал.

— Что там, Валер, что там? — нетерпеливо спрашивал Андрей.

— Госпожа Венецкая из церкви выскочила как ошпаренная… За ней какой-то молодец и баба… Так, граф с коня соскочил и ее в охапку схватил. Баба — коня под уздцы…

— Так это не баба, а Лукашка! — сообразил Андрей. — Что-то стряслось! Господи, да что ж там такое?.. Валер, бегите, узнайте!

— Они сами к нам бегут!

— Андрей Ильич! — раздался взволнованный Машин голос. — Василиса всех нас провела! Она с какой-то женщиной шубами поменялась! И платками! А там такая давка была — Луку с Ванюшей от меня оттерли… Я видела, а передать тебе — не могу…

— Как ты это можешь знать, Машенька? Ты же Василису в лицо не знаешь? — удивился Андрей.

— В лицо не знаю, но мне сказали — дородная румяная баба, возле канунника на женской стороне будет стоять. А там — закуток есть, где исповедуют, от канунника — три шага. Я сразу заметила — женщина в лисьей шубе по колено, скарлатным сукном[22]крытой, в узорном платке, как богатая мещанка. В церковь в такой день не наряжаются, а она разрядилась. И никак я от нее глаз не отведу. Тут другая к ней пробивается, ростом пониже, и обе — в тот закуток… И та, что в скарлатной шубе, отошла подальше, а эта — уже в простой шубе, заячьей, крытой крашениной[23], — к кануннику, и тут я ее видеть перестала, меня зажали… И к Луке не пробиться!

— Значит, наши молодцы за переряженной бабой побежали. Где ж их теперь искать-то?.. Так! — Андрей принял решение. — В Рогачев переулок! Лукашка, ты тут? На запятки!

— Погодите, погодите! Ната… Гиацинта! — закричал Валер.

— Бегите за ней и за Поздняковой! Если что, место встречи — в Казанской, где упирается в Невский. И всех туда гоните! И этого чудака Граве отыщите! Тимошка, пошел!

— Стой, стой, куда?! — к возку бежал Еремей. — Без меня?!

* * *

До Рогачева переулка домчались единым духом.

— Где тут Василисины хоромы? Лукашка, веди! — сказал Андрей, отворяя дверцу. — Что это?

— Снег пошел, — объяснил Еремей. — Пышные такие хлопья. То-то грязи будет! Держись, сударик мой драгоценный. Место чужое! — Еремей подхватил питомца под локоть, провел закоулками двора, и они разом взошли на Василисино крыльцо.

Дверь оказалась заперта, окна — темны.

— Ну вот, — с облегчением сказал Еремей. — Молодцов нет. Там разве что Дедка валяется…

— Он-то мне и нужен. Лукашка, окно нужно выбить.

— С превеликим удовольствием!

Скапен-Лукашка, все еще в бабьем обмундировании, огляделся, высмотрел у сарая козлы, на каких пилят дрова, живо их располовинил и получил орудие для разрушения окна. Выбив из обеих рам осколки, он перекрестился и полез вовнутрь, граф Венецкий с высоты седла целился в темную глубину комнаты. Еремей крикнул Тимошке, чтобы отцепил от возка фонарь и подал его Скапену-Лукашке.

— Вроде никого… — говорил Лукашка, изучая брошенное жилище. — Тут дверь, ну-кась… Ого! Ну, царствие тебе небесное, раб Божий Дедка, отмучался!