Секрет каллиграфа - Рафик Шами

Хамид прищурил глаза, вглядываясь в свою работу. Только так он мог оценить распределение черного и белого в целом, не останавливая внимания на отдельных буквах. Он облегченно вздохнул, убедившись, что сумел выдержать нужный ритм. Каллиграфия показалась ему еще удачнее предыдущей.

— Пожалуйста, — кивнул он отцу.

Это прозвучало скорее вызывающе, чем гордо. Отец уставился на его работу. Сам он не мог создать ничего подобного. В каллиграфии сына было нечто, что он искал всю жизнь, но так и не смог найти: музыка. Знаки на бумаге будто следовали некой мелодии.

— Это у тебя случайно получилось, — сказал Ахмад Фарси, когда его волнение несколько унялось. — Теперь напиши: «Я должен чтить своих родителей и помогать им». Стилем «дивани», если можешь.

— А ты держись подальше от стола, — отозвался Хамид, заметив, что отец собирается к нему приблизиться.

— Хорошо, хорошо, только делай, что я сказал, — настаивал отец.

Хамид взял чистый лист и окунул перо в серебряную чернильницу. Ее содержимое пахло сыростью. Всю свою жизнь потом будет Хамид наказывать ученикам каждый день перемешивать все его чернила. Если их не трогать, они плесневеют. И еще он всегда будет добавлять в чернильницу каплю камфары. Это оживляет их. Другие каллиграфы использовали только ароматизаторы, например розовое или жасминовое масло.

Хамид некоторое время размышлял под строгим взглядом отца, пока не прикрыл глаза и не увидел подходящую для предложенного изречения форму: волну. Сразу после этого он решительно изобразил отцовскую фразу, которая чем-то напоминала морской прибой.

— Я должен показать это мастеру Серани! — воскликнул Ахмад Фарси.

Так Хамид впервые услышал имя знаменитого дамасского каллиграфа.

Внезапно отец обнял и поцеловал его:

— Бог дал тебе все то, чего так хотел я. Ему одному известно почему. Но ты мой сын, и я горжусь тобой.

Наконец наступил долгожданный день визита к Серани. Хамид впервые в жизни облачился в костюм. Легкий и светлый, приобретенный отцом в самой дорогой лавке на рынке Сук-аль-Хамидия. Мальчик никогда не надевал ничего подобного. Собственно, отец не платил за него денег. Взамен он пообещал продавцу изготовить новую вывеску для его магазина. Старой было около полувека. Она отсырела, отслаивалась во многих местах и едва поддавалась расшифровке.

— Сколько ты будешь ее писать? — спросил Хамид отца на обратном пути.

— Неделю, — ответил тот.

Хамид посмотрел на вывеску над лавкой, потом на пакет с обновой и покачал головой. Он поклялся себе, что, когда будет таким же старым, как его отец, ни дня не будет работать на какой-то там костюм.

Ателье мастера Серани располагалось неподалеку от мечети Омейядов. В нем трудились трое подмастерьев, пятеро помощников и двое посыльных.

В тот день Хамид осознал все ничтожество своего отца. Два раза подходил он к дверям мастерской Серани и отступал назад, не решаясь войти. Ладони его вспотели. Только с третьей попытки Ахмаду Фарси удалось себя пересилить. Он открыл дверь и робко поздоровался с хозяином.

Потом он стоял, смиренно склонившись перед высоким, как трон, стулом, на котором восседал каллиграф. Серани был небольшого роста, с тщательно причесанными редеющими волосами и тоненькими прямыми усиками, придававшими его лицу немного печальное выражение. Но глаза его смотрели живо. Никогда еще Хамид не встречал такого взгляда, соединяющего в себе меланхолию, ум и осторожность. Позже это первое впечатление от мастера Серани только подтверждалось. Учитель Хамида редко смеялся, отличался религиозностью и с людьми был сдержанно вежлив. Иногда он выдавал изречения, достойные мудрости философа.

Только одна странность в его внешности смешила Хамида: правое из оттопыренных ушей мастера по величине раза в два превосходило левое. Создавалось впечатление, что на нем кто-то хорошо потоптался.

— Что привело тебя ко мне, Ахмад? — спросил Серани, сухо поприветствовав гостя.

Он говорил тихо и дружелюбно, но как будто со скрытым раздражением.

Серани и отец Хамида когда-то вместе учились у знаменитого мастера Махмуда аль-Шарифа, однако никогда не испытывали симпатии друг к другу.

Отец Хамида хотел зарабатывать деньги и поэтому вскоре оставил учебу. Он посвятил себя коммерческой каллиграфии, больше рассчитанной на внешний эффект и не имеющей ничего общего с настоящим творчеством. Серани же задержался у мастера аль-Шарифа на целое десятилетие, пока не выведал у него все тайны его искусства. Уже в середине двадцатых годов его слава достигла Каира, откуда он стал получать важные заказы, связанные с реставрацией мечетей, дворцов и произведений мастеров древности.

— Речь пойдет о моем сыне Хамиде, — отвечал отец.

Серани перевел глаза на маленького, тощего подростка. Хамид выдержал его взгляд и не смутился. Это тоже было своего рода испытание. Лицо каллиграфа смягчилось. Он почти улыбался. В то время Серани исполнилось тридцать шесть лет, но выглядел он на все пятьдесят.

— Что ж, покажи мне, малыш, что ты умеешь, — мягко попросил он Хамида.

Потом поднялся со стула и достал из шкафа перо.

— Каким шрифтом ты владеешь?

— «Тулут», — тихо отвечал Хамид.

— Тогда напиши изречение, с которого у мусульман начинается все: любая молитва, книга, письмо, — у всех мусульман, даже если они не арабы: «Во имя Аллаха, милостивого и милосердного».

Хамид прикрыл глаза. Сотни вариантов этой фразы пронеслись у него в голове, но ни один не лег на душу. Он не помнил, сколько так стоял. Внезапно над ухом раздался голос отца:

— Давай же, у мастера нет вре…

Должно быть, под строгим взглядом Серани Ахмад Фарси оборвал фразу на полуслове. Только через год услышал Хамид от мастера правило, которому следовал уже тогда: никогда не браться за перо, пока в голове не сложится ясная картина каллиграфии.

Наконец мальчик нашел форму, передающую молитвенное звучание изречения. В голове его родилась мелодия. Хамид открыл глаза и принялся за работу. Он выводил слово, не отрывая руки от бумаги, а потом снова макал перо в чернильницу. Чернила пахли цветками лимона, из которых в Дамаске изготовляли прекрасное ароматическое масло. Мастер любил его запах.

Когда Хамид закончил, Серани долго разглядывал его работу, время от времени переводя взгляд на мальчика. Он спрашивал себя, как могло получиться, что на кусте чертополоха расцвела роза, и лишний раз убеждался в неисповедимости путей Всевышнего.

— Поставь слева свою подпись и дату по мусульманскому календарю, — велел Серани. — А через год посмотрим, куда ты продвинешься.

Итак, мастер дал свое согласие. Ахмад Фарси заплакал от радости. Для Хамида это был в любом случае поворот к лучшему, ведь отец отныне стал ласков с ним.

Мальчик изучал у Серани не только технику каллиграфии, но и искусство приготовления чернил и перьев, а также геометрию, симметрию, перспективу, учение о гармонии, соотношении света и тени и многое другое. Важное место мастер уделял истории каллиграфии и разновидностям арабского шрифта. А когда выпадала свободная минутка, Серани протягивал Хамиду Коран или сборник арабской поэзии.