Транторианская Империя (Сборник)(журнальные иллюстрации) - Айзек Азимов

тогда я побежала, – решительно заявила Пола. – Может, он просто бродит где-нибудь по соседству. А ты оставайся здесь. Если он попадет в чужие руки, его не должны связывать с тобой. Ясно?

Шект мог только кивнуть.

Джозеф Шварц не ощущал никакого душевного подъема, сменив стены своей больничной тюрьмы на городские просторы. Он не обманывал себя – никакого плана у него не было, и он прекрасно знал, что просто импровизирует.

Если нечто и управляло им, кроме слепого желания хоть как-то действовать, а не сидеть сложа руки, то это была надежда, что какое-нибудь случайное столкновение с жизнью вернет назад его заблудшую память. Теперь он был твердо уверен в том, что у него амнезия.

Однако первый взгляд на город обескуражил его. Дело было после полудня, и Чика молочно белела в солнечном свете. Дома выглядели так, точно они из фаянса, как и тот фермерский дом, на который он набрел.

Что-то внутри Шварца говорило: город должен быть красный или коричневый и намного грязнее этого – Шварц был в этом просто убежден.

Он медленно пошел вперед, зная почему-то, что розыска на него никто объявлять не станет. Он это ощущал, вот и все. В последние дни он стал особо чувствителен к «атмосфере», к своему окружению. Это входило в те странности, которые начались после… после…

Но мысли уходили в сторону.

«Атмосфера» в его тюрьме была насыщена тайной и еще страхом. Поэтому никто не погонится за ним с громкими криками. Он знал. Но откуда? Может быть, это странное свойство мозга сопутствует амнезии?

Он перешел еще одну улицу. Машин было сравнительно мало, прохожие как прохожие. Вот только одежда на них смешная; без швов, без пуговиц, пестрая, как расцветка на попугаях. Он и сам был одет так же и не знал, куда девалась его старая одежда, не знал, вправду ли был раньше одет так, как ему помнилось. Очень трудно быть уверенным в чем-то, если принципиально не уверен в своей памяти.

Но он так ясно помнил жену, детей. Не может быть, чтобы он их выдумал. Шварц внезапно остановился – восстановить пошатнувшееся самообладание. А вдруг эти образы – искаженные контуры настоящих людей, которых он обязательно должен найти в этой реальной жизни, такой нереальной?

Люди обходили его, порой недовольно ворча. Шварц опять двинулся вперед. Его вдруг поразила мысль, что он голоден… или скоро проголодается, а денег у него нет.

Он посмотрел вокруг – ничего похожего на ресторан. Но откуда ему знать, если он не может прочесть ни одной вывески?

Заглядывая в каждую витрину, мимо которой проходил, он увидел помещение со столиками в нишах, за которыми ели трое мужчин – двое сидели вместе, третий отдельно.

Хоть тут, по крайней мере, ничего не изменилось. Люди, которые ели, все так же жевали и глотали.

Шварц вошел и на миг остановился в растерянности, не видя ни стойки, ни признаков кухни или стряпни. Он собирался предложить помыть посуду за обед, но кому предлагать?

Робко подойдя к двум обедающим мужчинам, он с трудом произнес:

– Еда! Где? Пожалуйста.

Они озадаченно посмотрели на него, и один стал быстро и совершенно неразборчиво говорить что-то, похлопывая по ящику в конце стола у стены. Другой что-то нетерпеливо добавил.

Шварц отвел глаза и повернулся, чтобы уйти, но его удержали за рукав.

Гранц заметил пухлое растерянное лицо Шварца, когда тот заглянул в окно.

– Этому еще что надо?

Месстер, сидевший напротив него спиной к улице, оглянулся, пожал плечами и ничего не сказал.

– Он вошел, – сказал Гранц.

И Месстер ответил:

– Ну и что?

– Ничего, просто говорю.

Но вошедший, беспомощно поглядев крутом, подошел к ним и, показывая на их говяжье жаркое, спросил со странным акцентом:

– Еда! Где? Пожалуйста.

– Тут еда, друг, – сказал Гранц. – Садись к любому столику, и автомат тебе подаст. Автомат! Не знаешь, что такое автомат? Глянь только на бедного недоумка, Месстер. Смотрит на меня, точно ни слова не понимает. Эй, мужик, вот он, гляди. Суешь монетку – и кушай на здоровье, понял?

– Да брось ты его, – буркнул Месстер. – Просто попрошайка, ищет, где бы стрельнуть.

– Эй, постой. – Гранц удержал уходящего Шварца за рукав, говоря Месстеру: – Боже милостивый, давай его накормим. Ему, поди, скоро на Шестьдесят. Это самое малое, что я могу для него сделать. Эй, друг, у тебя деньги есть? Чтоб я сдох – он меня опять не понимает. Деньги, мужик, деньги! – Гранц вынул из кармана монету в полкредитки, вертя ее так, чтобы блестела. – Ну, есть?

Шварц медленно покачал головой.

– Ладно, тогда возьми! – Гранц спрятал полкредитки обратно и дал Шварцу другую монету, значительно мельче. Тот неуверенно взял.

– Ну вот. Только не стой здесь. Сунь ее в автомат. Вот в эту штуку.

И Шварц понял. В автомате было несколько щелей для монет разного размера и кнопки против квадратиков молочного цвета, надписи на которых Шварц не мог прочитать. Он показал на блюдо, которое ели те двое, и стал водить пальцем вверх и вниз по кнопкам, вопросительно подняв брови.

– Бутерброда ему недостаточно, – раздраженно сказал Месстер. – Ничего себе нищие пошли. Зря ты ему потакаешь, Гранц.

– Ладно уж, потрачу восемьдесят пять… Сегодня все-таки получка. Погляди, – сказал он Шварцу, опуская свои монеты в автомат, и взял большой металлический контейнер из углубления в стене. – На, иди на другой столик… Нет, ту денежку оставь себе. Возьмешь на нее кофе.

Шварц осторожно отнес контейнер на соседний столик. При контейнере была ложка, прикрепленная сбоку прозрачной лентой, которая легко прорвалась ногтем. Крышка посуды при этом разошлась по шву и сама по себе свернулась в трубочку.

Содержимое, не в пример тому, что ели другие, было холодным – ну да ничего. Но через минуту Шварц заметил, что еда разогревается, а посуда становится горячей на ощупь, и с опаской перестал есть. От жаркого пошел пар, соус забулькал. Потом это прекратилось, блюдо снова остыло, и Шварц доел.

Когда он уходил, Гранц и Месстер еще сидели за едой, как и третий посетитель, на которого Шварц так и не обратил внимания. Как ни разу не заметил, что, с тех пор как он вышел из института, какой-то тощий человечек незаметно ведет за ним наблюдение.

Бел Арвардан, приняв душ и переодевшись, стал продолжать задуманное – наблюдать за земным подвидом человека в естественных условиях. Погода была хорошая, дул легкий ветерок, и в деревне – пардон, в городе – было свежо, тихо и чисто.

Не так уж все