Печаль на двоих - Николь Апсон

— Однако на сей раз я считаю, что вы не правы. Не забывайте о завтрашнем гала-представлении — там будет наш министр. Я просто не могу вам позволить поднимать шум, если у вас нет на то веских оснований. Идите и еще раз поговорите с этой Бейкер, или Эдвардс, или как там ее зовут.

Пенроуз знал, что с Норой Эдвардс он может говорить до посинения, но ответ ее от этого не изменится: она не убивала ни дочь, ни мужа. Теперь он понимал, что чувствовала Мириам Шарп, когда в ее работу вмешивались высокопоставленные особы, и Пенроуз решил рискнуть и сделать еще одну попытку.

— А если я добуду прямые доказательства, что Бэннерман замешана в убийстве?

Главный констебль смерил его взглядом, как смерил бы оружие, попавшее в неумелые руки.

— Тогда, разумеется, я разрешу привести ее сюда, — осторожно проговорил он. — Слава Богу, мы работаем не для того, чтобы покрывать преступления. Но не теряйте попусту время — займитесь Бейкер, и если к завтрашнему вечеру вы добьетесь от нее признания, это всем нам пойдет на пользу.

«Даже если она невиновна», — добавил про себя Пенроуз, но вскоре сказал предельно вежливым тоном:

— Я сделаю все возможное, сэр.

— Вы будете завтра вечером на представлении?

— Да, сэр. Разве можно такое пропустить? — с улыбкой произнес Арчи и, увидев мелькнувшую на лице начальника тревогу, про себя усмехнулся.

— Тогда, я надеюсь, вы проявите себя с самой лучшей стороны. Там будет много важных персон; произведите на них хорошее впечатление — вашей карьере это не повредит. И пожалуйста, Пенроуз, без глупостей.

— Разумеется, сэр.

Арчи закрыл за собой дверь и отправился на поиски Фоллоуфилда.

«Наверное, главный констебль в чем-то все же прав, — подумал он, вспомнив про накидку, которую Марджори не успела дошить для Селии Бэннерман. — Я действительно должен проявить себя с самой лучшей стороны».

— Знаете, а я, может быть, его опубликую. Я имею в виду дневник.

— Конечно, опубликуйте. Он прекрасно написан. Я уверена, что те, кто сможет прочесть его, не испытывая чувства вины, будут им очарованы — на чужие страдания всегда есть спрос.

Марта рассмеялась:

— Так вы не возражаете?

— Нет. А вы что-нибудь еще пишете?

В комнате теперь воцарилось некое хрупкое умиротворение, и они, по молчаливому согласию, чтобы не спугнуть его, обменивались любезностями. Даже Марта, заявив, что им необходимо подкрепиться, надолго исчезла в кухне, однако когда в конце концов вернулась с тарелкой, полной сыров и фруктов, никто к еде и не притронулся. Хотя Джозефина радовалась этой передышке, она понимала, что рано или поздно им придется разобраться в своих чувствах: поверхностные беседы на вечеринках вовсе не то, что ей нужно было от Марты. И Джозефина ощущала, что отношения с этой женщиной становятся для нее все более важными.

— Как насчет нового романа? Я не могу представить вас без дела.

— Я начала кое-что писать, но пока далеко не продвинулась. А что у вас? Я по газетам следила, не появится ли ваша новая пьеса, но ничего не обнаружила.

— Я вернулась к криминальному жанру. Книга выйдет в начале следующего года.

— Надеюсь, вы ее написали не из-за меня?

— Нет, к преступлению вы не имеете никакого отношения, но в ней есть персонаж, который вы скорее всего узнаете, — актриса. Я дала ей ваше имя, а характером она напоминает Лидию.

— Похоже, вы решительно намерены так или иначе нас сблизить, — сказала Марта, поворачивая бутылку вина в каминной решетке, чтобы согреть ее с другого бока. — Так как поживает Лидия?

— По-всякому. С работой у нее не ладится, а в коттедже — божественно. Я полагаю, она там проводит все свободное время.

— Полагаете? Вы что, редко с ней видитесь?

— После того, что случилось в конце постановки «Ричарда», мы с ней несколько отдалились, и то, что «Королева Шотландии» не принесла ей ожидаемого успеха, тоже не способствовало нашему сближению. Мы по-прежнему дружим, но наша дружба стала поверхностной. Она так мне никогда и не простила, что именно я оказалась рядом с вами, когда вы попали в беду и нуждались в помощи. У меня такое ощущение, что Лидия мне больше не доверяет. — Джозефина печально усмехнулась и налила себе вина. — И как выяснилось, не без основания.

— Вы, Джозефина, спасли мне жизнь — в буквальном смысле слова. Лидия вряд ли убедила бы меня поверить в свое будущее: она просто не нашла бы правильных слов. А я вас за это даже не поблагодарила. Страница за страницей признаний, а об этом ни единого слова. Я, наверное, кажусь вам неблагодарной, но у меня было такое чувство, что я должна сказать вам об этом, когда мы встретимся, если, конечно, подобная встреча состоялась бы. Спасибо.

Они сидели молча у огня, прислушиваясь к легкому потрескиванию в очаге.

— Иногда я думаю, что было бы великодушнее не мешать вашим намерениям, — наконец произнесла Джозефина. — То, что вам потом пришлось перенести, настолько тяжко. Вчера я была в «Холлоуэе».

— Боже мой, зачем?

— Началось это с поиска материала для моей книги, но на самом деле я пошла туда из-за вас.

Марта зажгла сигарету.

— Для чего вы это сделали?

— Я хотела понять. Я так мало о вас знаю, Марта. Мы познакомились, когда вы были любовницей Лидии, и потом мы едва виделись, а теперь сидим тут, говорим о любви и решаем: ложиться нам в постель или нет.

— Что же вы хотите узнать обо мне, прежде чем уложить в койку?

Джозефина вынула у Марты изо рта сигарету, и той пришлось зажечь новую.

— Не валяйте дурака, — с раздражением сказала она. — Вы знаете, что я имею в виду.

— Нет, не знаю. Я поражена и тронута, что вы решились посетить тюрьму исключительно для того, чтобы понять, через что я прошла. Но какое значение для наших отношений имеет все остальное?

— Значит, если бы вы могли задать мне любой вопрос, то даже не стали бы этого делать?

Марта покачала головой:

— Нет, если бы речь шла о прошлом, не стала бы. У меня в этом нет нужды. Мое отношение к вам не изменится оттого, что я узнаю, в какую школу вы ходили.

Джозефина залилась краской, вдруг почувствовав себя наивным ребенком, не понимающим самых простых истин. Того контроля над положением вещей, который еще недавно ее так радовал, уже как не бывало, и главенствовала здесь сейчас вовсе не она. В начале вечера собеседница обнажила ей душу и высказала все, что хотела, теперь же, когда Джозефина попыталась сделать то же самое, Марта ее попросту осадила.

— Что и говорить, вы умеете вести разговор в нужном вам русле, — в сердцах произнесла Джозефина.

— Простите меня. — Марта в раскаянии воздела руки. — Но неужели вас действительно удивляет, что я не хочу застревать в прошлом, с которым уже покончено? Джозефина, мое прошлое мертво. В живых не осталось никого из тех, что были свидетелями большей части моей жизни, — ни родителей, ни любовников, ни детей. Дольше всех меня знает Лидия, да и то всего лишь два года.