Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию - Юлиане Фюрст

Растой. Она провела параллели между парадигмой «мы и они», которая в прошлом культивировалась советскими хиппи, и ненавистью, которая двигала «семьей» Мэнсона, заключив:

Я бы очень хотела продолжать утверждать, что члены «семьи» Мэнсона никогда не были хиппи. Но моя уверенность в этом тает с каждым прожитым годом: я слишком хорошо вижу, куда может завести людей ненависть. И хиппи тоже, да: они болеют теми же болезнями, что и любые другие люди[690].

ДУХОВНОСТЬ

Причастность была важным квазиафродизиаком. Она укрепляла сообщество и избавляла от одиночества. Но хиппи были искателями, и чаще всего их поиски не ограничивались обретением хипповской тусовки. Как и на Западе, советские хиппи — и отдельные личности, и движение в целом — стремились быть чем-то большим, чем просто сообщество. В то время как общение с друзьями-единомышленниками давало спасение на житейском уровне, истинное спасение следовало искать в высших сферах, будь то искусство, политика, мистицизм или, чаще всего, религия. Религиозная вера составляла часть хипповского «репертуара», например в виде священников-нонконформистов, катакомбной культуры или праведников, сбежавших от мирской суеты и поселившихся в удаленных монастырях. Все это привлекало хиппи как в теории, так и на практике и перекладывало часть бремени поддержания жизни сообщества на организацию, у которой было больше возможностей и ресурсов, устоявшаяся структура, а также внушительная библиотека канонических текстов. К тому же это давало ощущение, что существование хиппи оправдано более высоким призванием. В конце концов, их социализация в социалистическом мире предусматривала не что иное, как «изменение мира». Бог и церковь казались вполне подходящими партнерами в этой борьбе. Поэтому многие хиппи становились религиозными верующими.

Дзен Баптист, который с начала 1970‐х был активным участником экуменического движения, возглавляемого Сандром Ригой, так описывал в самиздатовском журнале «Альтернатива» свой путь из хипповского мира через безнадежность, а затем перерождение и просветление к религии:

Все в этом мире призывает, манит… Куда идти, за кем? Позади 69, 71, 73 годы, все пронеслось как вихрь… Все прошло идеалы, протест, дурдом, друзья, любовь… А впереди тускло, кругом липкое море зла и лжи, бездна суеты… И свистопляска масок. Так в чем же смысл? И где жизнь? А ведь хочется быть свободным, любить и быть человеком, а не мыльным пузырем. Вот призыв совести, который прозвучал однажды и для меня. Alternative — это не книга, это сборник мнений, противоположных взглядов о движении протеста: Hippie, Flower-Children, Jesus-Revolution. Период с 64 по 76 год. Эти искания и протесты — мой путь и мой поиск. Однажды один человек сказал, что надо каяться о прошлом, чтоб жить в будущем. Этот сборник Alternative есть признание-исповедь. Те, кто бегал по «Стриту», обглатывался «колесами», торчал на «Психодроме», меня поймут. Я помню тех мальчиков и девочек, все мы были беззаботны и свободны, как бабочки и цветочки на солнечной поляне, бегая по «Стриту» мы приветствовали друг друга, поднимая два пальца: Victory! Мы победим! Мы победим!!! Но нас победили… Я посвящаю им этот сборник. Всем тем, кто считал свою жизнь протестом и борьбой против насилия, стандарта и респектабельности. Всем тем, кто мечтал о свободе и полной победе любви. В память тех, кто забыт и ушел безследно из этого мира, спившись или покончив жизнь самоубийством. Всем тем, кто сегодня побежден и задавлен толпой. Хочу помочь понять, что «Стрит» не кончается у «Елисея», а идет на много дальше, к горизонту… к вечности. Всем тем, кто протестуя не понял, что протест — это внутренний образ жизни, а не наряд. Поймите, что протест есть начало поиска Бога. Бога любви, бедных…[691]

Следующая страница его журнала вносит больше ясности в то, как Теплышев представлял себе будущее, чего именно он ожидал после «Елисеевского» и что поддерживало его жизнь после того, как «нас победили». На рисунке он прочертил путь хиппи от Сан-Франциско в 1964‐м до Голгофы в 1976‐м, вершина которой была покрыта сердечками и надписью «Free Love». Смысл был очевиден. Хиппи как сообщество, подобно Христу, были принесены в жертву. Но их жертвенная смерть не была напрасной. Она открыла дорогу к высшему уровню любви — к христианской любви. На следующей странице — открытка с изображением Франциска Ассизского, самого почитаемого Теплышевым христианского святого, а страницей дальше — его полное жизнеописание.

Как мы знаем, 1976 год не был концом советских хиппи. Другое поколение готовилось повести Систему еще дальше, чем это было во времена Дзен Баптиста. Однако намеченная им траектория неоднократно повторялась другими. Поиски хиппи часто вели к Богу, и конечной остановкой становилась церковь как община, а не более широкое сообщество хиппи. Воцерковление было альтернативой глобализации, которая казалась недостижимой, если ты находился за железным занавесом. Многие хиппи стали православными священниками. Среди них — Михаил Десимон, известный в хипповской тусовке как Бонифаций, Борис Развеев — хиппи Резвей из Уфы и игумен Сергей Рыбко, которого во времена хипповства звали Юра Террорист. Обращению в христианство могла способствовать — и часто способствовала — эмиграция. Несколько хиппи, уехав в Соединенные Штаты (все они эмигрировали по еврейской линии), стали православными. Алексей Фрумкин и Александр Дворкин, два хиппи из кружка Офелии, покинули Советский Союз в 1976 году и уже в США независимо друг от друга обратились к православной вере. Когда они оба находились в монастыре Святой Троицы на севере штата Нью-Йорк, они встретили там Юрия Мамлеева, писателя в изгнании, основателя южинского кружка, который когда-то оказал большое влияние на некоторых из самых ранних московских хиппи. Он также пришел в эмиграции к православию.

Личный путь Фрумкина — от юного хиппи, находящегося в поисках свободы, через любовь к легендарной Офелии, блуждание в наркотиках и разочарование в хипповстве пришедшего в конце концов к обретению духовного спасения в объятиях церкви, — зеркально отражает то, что описал Дзен Баптист, с той лишь разницей, что последний этап своей дороги он прошел в эмиграции в Штатах. Он считал, что хипповство завело его в тупик: сначала психушки, наркотическая зависимость и увлечение потусторонними силами в кругу Офелии, затем разочарование в Америке и окончательно растаявшие иллюзии после встречи со Светой Марковой и Сашей Пеннаненом в Лос-Анджелесе — городе, чей городской пейзаж он ненавидел и чью хипповскую жизнь он считал совершенно пустой. Именно в этот момент православный храм на Вестерн-авеню открыл ему новые горизонты, отдавая дань его тоске по родине и отвечая его хипповским поискам лучшего мира[692]. Его друг Дворкин пришел к таким же выводам, хотя и по другим причинам.