Redrum 2016 - Александр Александрович Матюхин
Шрифт:
Интервал:
Впрочем, я и впрямь не помышляю о бегстве. Больше всего боюсь, что откажет память. Пока помню…
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
…По левой стороне за помывочной комнатой скрывался еще один ход — коридор, замаскированный под тупик черными суконными драпировками. Старик поднырнул под них и… Я услышал, как стукнула дверь.
Немного подождав, я повторил его маневр.
За занавесом обнаружилась потайная дверь, а за ней — еще один коридор, гораздо более темный.
Гудение и бормотание звучали здесь намного четче. Я даже начал различать отдельные фразы, разделенные небольшими паузами, но все равно не понимал, на каком языке они произносятся.
Идя на звуки голосов, я добрался до широкого черного занавеса. Входить открыто побоялся, поэтому для начала отвернул кусочек материи и попытался подглядеть в щелку — что там?
Внутри была темнота. Абсолютная, непроницаемая, черная, мохнатая мгла. Она бормотала и гудела, насыщая пространство безумными, липкими звуками. Я испытал сильнейшее потрясение. Я чувствовал, что должен был испугаться этой невообразимой и непонятной тьмы, но меня, напротив, вдруг подхватило, потянуло… И я вступил в нее с радостью, словно возвращался назад, в материнскую утробу.
Там было хорошо: там не болели глаза, мыщцы не мучала усталость, разогретая кровь бежала по венам, согревая и мягко поглаживая изнутри…
Умом я понимал, что подвергаю себя опасности. Но тело не слушалось. Поймав меня, эта утроба, этот гигантский мешок, этот чернильный сгусток начал смыкаться, давить, двигать и подталкивать куда-то.
Моя воля к сопротивлению была внезапно и резко сломана. Я потерял ориентиры, и уже не соображал: где верх, где низ, где мое собственное тело. Это было очень страшно.
Но именно страх и помог мне: жгучей волной прокатившись по нервам, он заставил кожу мгновенно вспотеть, и какие-то нормальные телесные ощущения хотя бы отчасти вернулись ко мне.
Покачнувшись, я сделал шаг вперед, и зацепил плечом занавес, висевший, как оказалось, прямо передо мной.
Угол его отвернулся, и я увидел, что находилось позади него: люди.
Закутанные в тяжелые парчовые плащи, богато расшитые золотыми узорами, они прижимались друг к другу плечами в тесном полукруге и бормотали заунывную абракадабру, окунув лица в тень и сонно раскачиваясь. В комнате, освещенной почему-то только свечами, дышать было куда тяжелее, чем вообще в подземелье. Запах оплывающего воска и чадящих фитилей смешивался с тяжелой, железистой вонью, очень знакомой мне…
— Он пришел, — услышал я чей-то тихий голос. Старик, помощник Збар-ского, выступил из-за занавеса, преградив мне путь. Он счастливо улыбался, щуря черные щелочки подслеповатых глаз. Его желтую пергаментную голову покрывали какие-то странные багровые веснушки. Он усмехнулся и сказал куда-то в сторону:
— Видите, Арнольд Валентинович: все работает. Они сами будут идти. Как вот этот.
Он ткнул крючковатым коротким пальцем в мою грудь.
Плечами и головой старик загораживал мне свет, и я не видел, что происходит у него за спиной. Но слышал.
Голодное мокрое чавканье… Потом свист — и на пол свалилось что-то тяжелое.
— Не знаю, Тимофеич… Может, подождать еще? Не переел ли? — Это сказал Збарский.
Старик обернулся, отступил и я увидел Его…
Посреди тускло освещенной свечами комнаты висел — так показалось в первое мгновение — тот предмет, ради которого я сюда пришел. Ради чего собрались здесь все эти странные люди.
Голова мертвеца.
Тяжелые монгольские веки, огромный лоб, маленькие, туго прижатые к голове уши. Голова была ярко-алая и сияла в свете свечей, как лакированная, уродливо разбухшая ягода брусники. Шея, насаженная на спицу, сидела в стеклянной емкости, заполненной красной жидкостью, а сама емкость помещалась на стеклянном подносе, установленном на верхушке деревянного столба посреди комнаты.
В ушах зашумело. Я качнулся вперед. Ноги одеревенели, я ощущал их под собой как две жесткие несгибаемые подпорки.
Сделав шаг вперед — под ногами липко зачавкало — я поскользнулся и задел что-то. Оно отскочило от моей ноги.
Я глянул вниз — и увидел… еще одну голову. Обескровленная до синевы, она знакомо таращила изумленные глаза кокаиниста. Мой сосед, трусливый толстяк… Вот он где.
Я пригляделся. Возле стены лежала еще голова, другая. За ней третья, четвертая, пятая… Они валялись возле стены, набросанные горкой, как арбузы для продажи, когда их перекидывают с астраханских барж на пристань где-нибудь в Торжке или Ярославле.
Пол подземной скотобойни был залит кровью, свежей, слегка подсохшей и совсем запекшейся. Голова мертвеца — в крови. Старик забрызган кровью. Мои руки и ноги перепачканы в красном…
Какой-то багровый туман поплыл у меня перед глазами. Я снова услышал бормотание… В комнате вновь появились те, с сонными лицами. Заняли место вокруг столба, начали раскачиваться и петь. Я хотел уйти, но чувствовал, что не в силах — что-то схватило за горло изнутри, держит и вот-вот рванет…
Я поднял глаза — и увидел, как торжествующе блеснули в темноте глаза старика. Он чего-то ждал. И чему-то радовался.
Волна ужаса накрыла меня, но вместо того, чтобы повернуться и убежать… я пошел вперед — в толпу бормочущих, в самый центр, к багрово сияющей голове. По пути нечаянно задел ногой голову моего знакомца — она отлетела и глухо ударилась о столб. Стеклянная емкость на столбе опасно накренилась, красная жидкость заволновалась, несколько тонких багряных ручейков вылились за край, но почти сразу все уравновесилось.
Я вздохнул с облегчением…
Но тут голова на столбе вздохнула. И тонко, жалобно замычала…
Окровавленные веки вздернулись над красными, блестящими от крови впалыми щеками. Я увидел раздутые розовые шары с расплывшимися чернильными пятнами в центре — на месте глаз. Словно два громадных клеща впились в пустые глазницы и насосались крови. Изуродованные лепешки губ задвигались: голова мычала, пуская розовые пузыри и струйки кровавой пены.
— Иди, иди, — кто-то подтолкнул меня в спину. Я обернулся: старик стоял позади меня, перехватив топор…
Люди, собравшиеся полукругом вокруг столба, обрадовались.
Сияя экстатичными улыбками, они хлопали в ладоши, улыбались и вскрикивали…
— Те-ра-фим… Те-ра-фим…
Голова на столбе мычала, и жалобно, и грозно.
Горло мне рвала тошнота. Я не мог двигаться, не мог говорить. Но мне было все равно. Словно бы я уже умер в тот момент.
Из оцепенения вывел окрик Збарского — полный злости и возмущения.
— Тимофеич, да ты с ума сошел?! Вы ж перекормили его! А ну, смотри сюда! Вот же, видишь? На губе! Ну?!
Он протянул руку, указывая на багрово-синюю трещину, ползущую с уголка рта мертвеца на его губу — тонкий лоскут кожицы облез, свесился, выпуская наружу дрожащие желеистые комки свернувшейся крови…
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!