Как было на самом деле. Каждая история желает быть рассказанной - Анатолий Фоменко

Рис. 3.157. Г. К. Каспаров, А. Т. Фоменко, Г. В. Носовский, Ф. А. Богомолов. 1998 год.

Здесь уместно сказать об одном важном обстоятельстве. Так вышло, что в моем научном творчестве переплелись две темы – математика и хронология. А именно, разработка и применение математических методов для датирования исторических событий.

Поскольку хронологическая тема оказалась резонансной и задела очень многих, то в широких кругах нашего общества, отнюдь не только научных, вспыхнула бурная полемика вокруг этих наших исследований. Одни активно поддерживали, другие возмущались и обрушивались с обвинениями. Вообще, было и есть много эмоций. Очень много. При этом далеко не все могли самостоятельно разобраться – в чем же, собственно, дело. Ведь проблема хронологии совсем непростая. Выработать собственное мнение, не вникая в суть дела, довольно сложно. По этой причине на своей кафедре, да и вообще на мехмате МГУ, я старался вообще не касаться вопросов хронологии. В частности, не хотел ставить своих подчиненных по кафедре в неловкое положение. Ведь кто-то со стороны может попросить их высказаться – а что они думают о нашумевших исследованиях своего руководителя?

Инициированный мною полный запрет на обсуждение данной темы на нашей кафедре, в том числе со студентами и аспирантами, позволял всем моим коллегам честно заявлять окружающим, – в случае появления таких вопросов к ним со стороны посторонних, – что они вообще не в курсе хронологической проблемы. И, тем самым, они могли легко уклониться от каких-либо ненужных обсуждений и будоражащих споров. Ведь, как и в любом коллективе, у нас на кафедре есть интересующиеся этой темой, есть настроенные отрицательно (и даже резко отрицательно), и есть вовсе не интересующиеся. Однажды один из членов моей кафедры недоумевающе спросил меня – а верю ли я сам в то, что пишу. Я искренне удивился и ответил, что хронология – это предмет науки, а не веры. Разговор как-то сразу иссяк, и больше на эту тему не возобновлялся. К счастью, никаких обсуждений проблем истории, как древней, так и настоящей, у нас на кафедре никогда не возникало.

В частности, я пресек начавшие было звучать снаружи обвинения в мой адрес, что, я, дескать, пользуясь положением заведующего кафедры, силком заставляю подчиненных читать свои хронологические труды. Правда, в са́мом начале (это длилось, к счастью, совсем недолго), несколько наших книг по математическим методам в хронологии я необдуманно подарил некоторым членам кафедры. Но вскоре, осознав всю щекотливость возникающей ситуации, полностью прекратил эту практику. С тех пор наши книги по хронологии на кафедре никогда не распространялись и не обсуждались. Хотя в большой научной библиотеке нашей кафедры, занимающей несколько объемистых шкафов, наши книги по хронологии все-таки присутствуют. Ведь это – важная тема из области прикладной математики. Кроме того, многие наши книги по хронологии были переданы мною в центральную научную библиотеку МГУ. Надеюсь, что члены кафедры, – во всяком случае те, кто слышал об этой тематике, – благодарны мне за то, что я вывел все бурные споры о хронологии далеко за пределы нашего коллектива, оградив коллег от психологического напряжения и смуты.

Повторю, что, несмотря на неоднократные предложения от самых разных лиц, никогда не вел на нашем факультете никаких публичных семинаров по вопросам хронологии. В то же время, на истфаке МГУ выступал несколько раз на эту тему, пока руководство истфака это не запретило (кстати, в грубой форме).

По тем же соображениям никогда не устраивал на нашей кафедре выставки своих графических и живописных работ, поскольку среди них некоторые далеко выходят за рамки математики. И никогда не обсуждал их с коллегами. Тем более, что, как мне было известно, некоторые сотрудники кафедры относились к моим художественным занятиям весьма скептически. Впрочем, на наши хорошие отношения это никак не влияло; мы просто обходили острые внематематические углы. Было, правда, время, когда я на Новый Год, на предновогоднем праздничном заседании кафедры, дарил некоторым членам кафедры календари-альбомы с моими графическими работами, изданные банком «Новый Символ», но потом, осознав ошибку, прекратил такие подарки.

Вообще, в любом коллективе должны быть запретные темы, обсуждение которых может разрушить сложившееся доброжелательное сообщество. В том числе, у нас на кафедре была запретной и тема современной политики, может быть, самая будоражащая и затрагивающая людей. Ведь среди моих коллег есть люди радикально противоположных политических взглядов.

Правильность этих моих решений неоднократно подтверждалась событиями, развернувшимися вокруг кафедры в период наиболее активной публичной борьбы с новой хронологией. Не буду вдаваться во все детали, каковых слишком много. Отмечу лишь несколько фактов. Например, некто У. В. Чащихин, – якобы аспирант-физик (мне потом объяснили, что – агрессивный и недалекий неудачник) из какого-то вуза, но не из МГУ, – неоднократно и без разрешения являлся к нам на кафедру, раздавал сотрудникам и расклеивал на нашем этаже прокламации-листовки, в которых осуждал меня и мои исследования. Другие «возмущенные люди» тоже расклеивали аналогичные листовки на нашем факультете и даже в центральном вестибюле Главного Здания МГУ. В том числе во всех его трех основных лифтовых холлах на первом этаже, где постоянно бывает масса народу. Мне не раз приносили подобные листовки, снятые со стен МГУ. Отпечатаны они, кстати, были на хорошей плотной бумаге, большим форматом, аккуратным типографским шрифтом. Иногда с какой-то странной цветной символикой каких-то обществ или клубов.

Бывало и мелкое хулиганство – неоднократно срывали табличку с названием нашей кафедры с дверей кафедры на 16 этаже Главного Здания МГУ. Приходилось заказывать новую. При распределении студентов-второкурсников по кафедрам мехмата (каждый выбирал кафедру по своему желанию) некоторые студенты, пожелавшие учиться на нашей кафедре, время от времени подвергались давлению со стороны наших критиков. Ребятам старались внушить, что не надо идти на кафедру дифференциальной геометрии, потому что «она плохая». Студенты сами потом рассказывали мне об этом. Тем не менее, студентов к нам всегда поступало много, и со всеми мы старательно работали по математике. Повторю, что тема хронологии у нас никогда не затрагивалась.

А вот еще пример. Молодой иностранный математик Милан Божович приехал в 90-х годах из Югославии, из Подгорицы, из Черногории, на нашу кафедру сроком примерно на полгода (точные даты не помню), для стажировки. Мы его хорошо приняли, назначили научного руководителя. Я регулярно беседовал с ним, рассказывая о наших основных математических исследованиях на кафедре. В общем, вроде всё шло нормально. Но вышло так, что он откуда-то узнал о моих работах в области истории и стал ярым противником новой хронологии. Просто вскипел. Дальше произошло следующее. Такого на мехмате никогда не было. Несколько раз на заседании моих математических научных семинаров, включая наш большой кафедральный семинар в аудитории 16–10, он неожиданно вставал, выходил к доске, и, перебивая докладчика-математика, начинал гневно обвинять меня, объявляя антихристом, призывая покаяться, причем громко требуя от всех присутствующих не приходить больше на мои математические семинары. Предлагал вообще бойкотировать нашу кафедру. Дошло до того, что однажды он даже явился ко мне домой. Без предупреждения. Когда я, услышав звонок, неосторожно открыл дверь, он ворвался и стал угрожать физической расправой, если я не прекращу публиковать книги по хронологии. Таня перепугалась. Мне с большим трудом удалось вытолкать его из прихожей и захлопнуть дверь. Вскоре он уехал. Однако, как мне потом рассказывали иностранные коллеги, продолжал у себя на родине клеймить меня и Новую Хронологию.