Восставшие из пепла. Как Красная Армия 1941 года превратилась в Армию Победы - Дэвид Гланц

Эту группу изменников дивизия получила из резервной бригады в Курске. Там 2-я гвардейская стрелковая дивизия получила пополнение из 5000 человек, которые были плохо обучены и еще хуже подготовлены в идеологическом смысле. Партком Курской области был уведомлен об измене. За политграмоту и идеологическую подготовку населения отвечал обком партии»{616}.

А за несколько недель до того, 5 сентября, Б. М. Шапошников, только что назначенный начальником Генерального штаба, дал прямое разрешение командующему Брянским фронтом генералу Еременко применять заградотряды во время наступления в районе Рославля:

«Ставка ознакомилась с Вашей докладной запиской и разрешает Вам создать заградительные отряды в тех дивизиях, которые зарекомендовали себя как неустойчивые. Цель заградительных отрядов — не допускать самовольного отхода частей, а в случае бегства — остановить, применяя при необходимости оружие. Вопрос о придании артдивизионам по стрелковой роте[246] обсуждается, и решение Ставки Вам будет сообщено дополнительно»{617}.

Таким образом, сталинский приказ № 227, который штатно вводил заградительные отряды, лишь подтвердил и так уже широко используемую армией практику. Более того, Сталин возложил задачу создания заградотрядов не только на войска Красной Армии, но и на НКВД. Один ветеран Красной Армии вспоминал:

«Солдаты хорошо знали, что при наступлении в трех километрах позади наступающей пехоты идут войска МВД[247] и будут расстреливать всех отставших. Однажды в марте 1945 года мы подходти к железнодорожной насыпи, в которой были проходы, перекрытые мощными заграждениями. Командир батальона приказал мне убрать заграждения, чтобы открыть проход нашим тылам. К тому времени подоспели войска МВД. Если б там не присутствовал знавший меня представитель оперативного отдела дивизии, меня бы застрелили. Их бы волновало лишь одно — почему это я отстал от своих»{618}.

Доклад, подготовленный 16 марта 1943 года начальником штаба 13-й армии Центрального фронта генерал-майором Петрушевским, подчеркивал необходимость формирования заградотрядов, объясняя это ненадежностью «подкреплений, пополняющих ряды Красной Армии, из областей, освобожденных от войск противника». Отмечая возросшую потребность «борьбы с возможными случаями дезертирства и уклонения от военной службы», Петрушевский от имени командующего армией приказывал подчиненным командирам

«усилить заградительные посты армейских заградотрядов, систематически проводить поголовные проверки всего мужского населения во всех населенных пунктах, тщательно прочесывать все леса и сады и обследовать все стога сена, нежилые строения и особенно землянки на старых оборонительных рубежах и усилить проверку документов проезжающих через эти населенные пункты и подозрительных лиц»{619}.

По крайней мере, официально НКО в конце 1944 года отменил практику применения заградотрядов в строевых войсках Красной Армии{620}. Однако архивные данные и обнародованные ныне многочисленные свидетельства очевидцев подтверждают, что многие командиры до конца войны продолжали использовать заградотряды для поддержания дисциплины в Красной Армии — хотя к этому времени большую часть этих неприятных задач выполняли войска НКВД и МВД.

Ныне более чем очевидно, что железная дисциплина, которой требовали и добивались Сталин и его старшие политические и военные соратники, стала тем самым «клеем», что скрепил Красную Армию в качестве цельной боевой силы, позволил ей выжить и в конечном итоге одержать верх, несмотря на жуткие боевые условия, которые приходилось выносить ее солдатам. Как записал один русский солдат[248]: «Стреляют, убивают, хоронят, поднимаются в атаку, идут в разведку — это война. А бредущие бог весть куда разутые, голодные бабы с котомками, с голодными детьми, беженцы, погорельцы — это ужас войны»{621}.

Неотступный страх и постоянная жестокость войны влияли на мотивацию всех солдат Красной Армии, но по-разному. С одной стороны, страх и боязнь безжалостного врага часто вызывали в рядах Красной Армии панику и бегство. Один новобранец, призванный в августе 1941 года и отправленный прямо в бой в составе одной из самых знаменитых стрелковых дивизий Красной Армии, с болью описывал этот страх:

«Повестку я получил, дай Бог памяти, прям посреди рабочего дня. Вызывают меня, значит, в местком, ну я прихожу, а они мне повестку, мол, собирайся, Шелепов, а завтра с утра, значит, с вещами, вот по указанному тут адресочку. А было это в августе сорок первого. Числа вот не помню, запамятовал число-то…

Я тогда в Кинешме жил, там такой городок под Иваново. Места там какие! Волга! Собрали нас и в Иваново повезли, в [стрелковое] училище.

Нам сперва сказали, что будут три месяца учить, но потом, видать, немец опять попер быстро, и нас недели через две всех построили, погрузили в грузовики и на станцию. А там прямо на фронт.

Под Смоленск. Наша 161-я стрелковая дивизия входила в состав 2-го стрелкового корпуса [Западного фронта]{622}. К ночи раздали паек, а утром без всякой артподготовки наш полк пошел в контратаку.

[Вопрос: Что, только один полк?][249]

Не знаю, вроде вся дивизия пошла. Это такое чувство — я еще вот только час назад был мирным человеком, а вот уже у меня в руках винтовка. Я знал, что война — это страшно, но такого всеобъемлющего ужаса я не мог себе представить. Это зря рассказываю, это невозможно рассказать. Такое чувство, ты всю жизнь жил так, что у тебя нет ни прошлого, ни будущего. Первое время я не мог даже пошевелиться от шока, ей-Богу! Нас, конечно, предупредили, что на зорьке пойдем а атаку. Ротные прошлись и всех предупредили. Только все равно получилось как-то странно. У меня тот бой как-то нечетко запомнился. Я даже не знаю, почему — какие-то бои вот как вчера было, а другие — как в дыму. Я их путаю постоянно.