Пасьянс на красной масти - Кирилл Шелестов

— Еще не поздно все остановить, — наконец выдавил из себя Гозданкер.

Храповицкий не ответил, не сводя с него глаз и ожидая продолжения.

— Я хочу, чтобы ты утихомирил Сырцова. — Гозданкер приступил к изложению своих условий. — И я хочу участвовать в этом аграрном проекте.

— А взамен? — осведомился Храповицкий с любопытством.

— А взамен я не предпринимаю никаких враждебных действий, — твердо пообещал Гозданкер.

Храповицкий, скучая, посмотрел в потолок и зевнул, даже не прикрывая рта.

— Притомился я что-то, — пробормотал он, не отвечая Гозданкеру. — Выспаться бы надо…

— Такое предложение тебя не устраивает? — с вызовом напирал Ефим.

Храповицкий вздохнул, словно окончательно уверившись в бесполезности этого разговора.

— Это несерьезно, — терпеливо возразил он. — Ты просто хочешь затянуть переговоры, чтобы обеспечить себе свободу маневра. Нож в спину легче всаживать, когда люди обнимаются. Ты не предлагаешь мне ничего существенного, а требуешь от меня многого. Мы теряем время, Ефим.

— А что я могу предложить тебе существенного?! — вскинулся Гозданкер. — Сейчас, когда ты и так… — Он осекся, спохватившись, что сболтнул лишнего. Но было уже поздно.

Из его слов недвусмысленно следовало, что теперь, когда губернатор перешел на сторону Храповицкого, у Ефима не осталось никаких преимуществ. И предлагать ему нечего. По сути, вырвавшееся у него вгорячах восклицание было признанием его поражения. Мы все это поняли.

— А если тебе нечего мне предложить, — мягко дожал его Храповицкий. — Значит, тебе следует довольствоваться малым. Ты ведь, помнится, именно к этому меня призывал, во время нашего разговора в Уральске? Вот и попробуй.

Последняя фраза добила Гозданкера. Он опустил голову и потер лоб.

— Ты понимаешь, Володя, что когда мы втянем в войну все наши ресурсы и всех наших людей, то мы уже ничего не сможем остановить?! — сразу севшим голосом выговорил он. — Что, начав здесь, с обмена колкостями, мы закончим тем, что будем убивать друг друга?! Помимо нашей воли! Это уже не будет от нас зависеть! Понимаешь ты это или нет?! — Заключительную фразу он почти выкрикнул.

Это была последняя, безнадежная попытка. Храповицкий недобро усмехнулся.

— Убивать или не убивать друг друга, Ефим, всегда будет зависеть от нашей воли, — веско ответил он. — У тебя есть другие вопросы или только риторические?

Своим видом он давал понять, что разговор закончен.

Между тем к столику Плохиша подсела уже вторая темнокожая девушка, которая была еще выше ростом, чем первая, и значительно превосходила ее в обхвате. При появлении соперницы первая проститутка стала мрачнее тучи. Ее грубые черты лица обострились. Она сверкнула глазами на товарку и что-то быстро залопотала, судя по интонации, совсем нелицеприятное. Вторая ответила коротким выразительным ругательством. Между ними разгоралась ссора.

Плохиш, ощущая себя причиной скандала двух женщин, только что не плавился от самодовольства.

— Слышь, Хенрих, ты скажи, что я не знаю, какую из них выбрать, — подзадоривал он. — А на двух у меня денег не хватает!

Темнокожие гренадерши уже вовсю кричали друг на друга. Наконец, первая не выдержала и вцепилась своей товарке в волосы. Та завизжала. Плохиш даже вскочил в восторге.

— Вот это да! — торжествовал он, приплясывая и потирая руки. — Видал, как меня бабы любят! Хенрих, скажи, обеих возьму!

Храповицкий поманил к себе худую светловолосую танцовщицу.

— Пойду я, пожалуй, — устало сказал Гозданкер. — Поздно уже.

Он начал подниматься, но тут внезапно вмешалась Татьяна. После двух бутылок шипучки, выпитых натощак, ее основательно развезло. Она метнулась к Ефиму и прильнула к его груди, едва не сбив его с ног.

— Не уходи! — воскликнула она с нетрезвой пылкостью, обнимая его. — Посиди еще!

Пораженный Ефим отпрянул и попытался освободиться.

— Да не могу я, — смущенно пробормотал он. — Мне пора уже!

— Нет, останься! — настаивала Татьяна, не отпуская его. — Ты мне нравишься!

Ефим дернулся сильнее. Она покачнулась, но устояла и не разжала объятий. Все остальные смотрели на них, забавляясь этой неожиданной сценой. Чувствуя себя в центре всеобщего внимания, Гозданкер совсем потерялся.

— Мне вставать завтра рано, — беспомощно пролепетал Ефим.

— Тогда возьми меня с собой! — решительно заявила Татьяна. — Я с тобой хочу!

— Куда со мной? — оторопел Ефим.

— К тебе в отель пойдем!

Похоже, она твердо настроилась не расставаться с Ефимом до утра.

— Ефим, нехорошо отказывать девушке! — злорадно заметил Храповицкий. — У нее к тебе чувства! Как порядочный человек ты вообще обязан на ней жениться.

Все засмеялись. Гозданкер почувствовал себя униженным. После поражения, нанесенного ему Храповицким, вспыхнувшая вдруг любовь проститутки не прибавляла ему уважения.

— Да отпусти же меня! — вырываясь, воскликнул он в отчаянии.

Но Татьяну уже несло.

— Нет! — крикнула она, пытаясь прижаться к нему крепче. — Я с тобой пойду! Я же вижу, ты добрый! Просто у тебя денег нет! Мне не надо денег! Я так пойду.

Раздался новый взрыв смеха.

— Вот это любовь! — не утерпел Храповицкий.

— Без денег — это по моей части! — подхватил Дергачев. — Пойдем со мной, красавица! Я тоже добрый!

Лицо Гозданкера стало пунцовым. Дольше он терпеть не мог. Ситуация для него становилась нелепой. Ефим злобно, с силой, пихнул Татьяну. Та отлетела и упала на диван.

— Отстань от меня! — прошипел Гозданкер. — Вот, дура, привязалась! Есть у меня деньги! Никакой я не добрый!

И он поспешно вперевалку заковылял к выходу.

— Вернись, Ефим! Она, в натуре, ждет ребенка! — крикнул ему вслед Плохиш.

Татьяна закрыла лицо руками, уронила голову на стол и разрыдалась.

— Ну, почему так! — всхлипывала она. — В первый раз в жизни решилась! Почему каким-то уродинам все, а мне ничего?!

Мне стало ее жаль. Я погладил ее по волосам.

— Не реви! — попытался утешить ее я. — Вот возьми. Я сунул ей в руку несколько стодолларовых купюр. Но

она швырнула их на пол.

— Не надо мне! — ревела она. — Я без денег хочу! Из клуба мы, расплатившись, отбыли около четырех

часов утра. Храповицкий в последнюю минуту решил не

брать танцовщицу, с которой всю ночь любезничал. Так что мы с ним вдвоем плелись по тротуару, слушая, как совершенно невменяемый Плохиш, эскортируемый двумя темнокожими гренадершами, совсем не музыкально оглашает сонные улицы старого города блатными песнями.