Любимец Гитлера. Русская кампания глазами генерала СС - Леон Дегрелль

Перекресток был неплохо расположен. Дороги перекрещивались у нас в тылу или пересекали лес по глубокому оврагу. Местность была возвышенная, окаймленная на востоке отвесным рвом. Холм был полностью заросшим ельником, на юго-востоке земля была болотистой.

К несчастью, кроме этого лесистого холма защиты не было никакой. Вся местность вокруг него простиралась голая, как ладонь. Если бы нас выбили из нашего маленького сосняка, то у нас и орудий не осталось бы никакого пути отхода, кроме четырех километров этой разбитой долины, по которой мы прибыли.

Подобный отход под преследованием вражеских танков был бы практически невозможным. Теперь, раз уж мы были там, надо было зацепиться за высоту, за этот холм Линденберг, ожидая подхода немецких танков.

* * *

Мы очень рано захватили эту территорию. Мы смогли с горящими глазами следить за яростным боем танков рейха, продвигавшихся с севера.

Они дошли до самой близкой деревни на нашем перекрестке. «Юнкерсы» воющими струями ныряли на советские танки и артиллерию, чувствовавшие себя в серьезной опасности. Нормальное отступление в юго-восточном направлении было им отрезано. Они не пытались отступить и в нашем направлении. Их танки даже выстраивались на дороге к югу, пыхтя и отстреливаясь. «Юнкерсы» громили деревню с фантастической силой, все горело.

Два-три раза на несколько минут, в течение которых мы думали, что немцы окончательно сломили сопротивление, все стихало. Но всякий раз бой возобновлялся.

В полдень дрались по-прежнему с той же яростью. В бинокль мы видели, как танки шли в розово-золотистом урагане горящей деревни. Артиллерия не сдавалась. Отступающая колонна советских танков давала нам огромные надежды, но затем она снова бросалась в атаку.

В одиннадцать часов утра два танка противника вышли из рощи на юго-востоке и атаковали нас. Один из наших людей проскользнул с фаустпатроном и подбил один танк. Вылазка прекратилась.

Через час мы опять услышали лязг цепей. Между елями мы видели пять идущих на нас танков, вскоре еще три присоединились к ним. Они одновременно обрушили на нас град снарядов, осколки которых срубали ветки сотнями.

Кричали раненые.

Танки обстреливали нас в упор, почти невозможно было поднять голову. И тем не менее надо было стрелять, обороняться, отстреливаться фаустпатронами, иначе танки обошли бы или пересекли бы лес и окружили бы нас.

Я бегал от одной группы к другой, чтобы оторвать от земли тех, кто, уткнувшись носом в землю или свернувшись ежиком, затаился на дне окопов. Ели, мощные и плотно посаженные, частично защищали нас: благодаря им танки не могли подобраться к нам и раздавить своим весом. Наши противотанковые пушки яростно отстреливались.

Четыре раза русские танки подходили на несколько метров от наших окопов на краю ельника, и четыре раза они вынуждены были отступить. Два советских танка были подбиты в упор. Из строя было выведено одно из наших орудий. Вокруг лежало много убитых и раненых. Но мы не были ни отрезаны, ни окружены.

Надо было сохранять хладнокровие: слева простиралась грязь болот, справа двадцатиметровая скала. Отступить означало погибнуть.

В три часа дня шум боя со стороны озера Меду затих. Деревня в двух километрах к северо-западу от наших позиций не была взята. Немецкие танки заняли вокзал, часть города, но русские, фанатично сопротивляясь, закрывали дорогу. Наше соединение становилось все более проблематичным.

Наш успех имел бы значение только в том случае, если бы фронт выдвинулся вперед, закрепился, и победа танков обеспечила бы укрепление новой линии. Но нам надо было оставаться в пустоте, предоставленным самим себе на нашей одинокой высоте, чтобы рано или поздно нас окружили и уничтожили.

Мелкий дождь леденил нам кости, приближалась ночь. Зазвонил маленький ротный полевой телефон: это был генерал из Штаргарда. Поскольку их атака не удалась, то соединение с нами оказалось неосуществимым, поэтому немецкие танки под покровом темноты собирались отступить. Мы сами должны были в одиннадцать часов вечера без шума отойти на наши утренние позиции.

Едва мы совершили этот обходной маневр по топкой грязи, как я получил телеграмму послать одну из моих рот в деревню Крюссов, расположенную на нашем правом фланге и занятую несколькими потрепанными группами солдат.

Этот населенный пункт охватывал обе стороны дороги Линденберг — Штаргард. Надо было ждать натиска русских, приободрившихся и осмелевших от своей победоносной обороны накануне.

Наши парни прибыли в Крюссов как раз одновременно с советскими танками, смявшими их и отбросившими на другой берег реки Ины.

Это было ужасно. Командир роты организовал оборону на правом берегу. Он ничего не мог поделать, так как его послали в Крюссов слишком поздно. Но деревня была важным пунктом. Наши офицеры неохотно принимали поражение. Они были гордые.

Без всякой манерности или позы, но с потрясенной душой наш молодой ротный привел в норму боевые порядки, сообщил мне по телефону свой план, затем в одиночку побежал по дороге в сторону Крюссова и был убит у его стен.

Бескорыстная смерть, но смерть за честь эполет, за честь погон, за знамя!

* * *

На следующий день немецкий командующий безуспешно попытался отбить Крюссов с десятком танков и всеми «Юнкерсами», бывшими в распоряжении. Все попытки провалились, замок запылал, деревня взлетела на воздух, а русские остались, как привязанные, у своих противотанковых пушек и своих танков, крепко засев в развалинах. Тем временем пал большой населенный пункт Даммлиц. Новости были все печальнее.

Меня вызвали в поезд к Панке, где находился штаб армии. Ее командующим был не кто иной, как генерал Штайнер, наш бывший командир на эстонском фронте под Нарвой и Дерптом. Он доверительно сообщил мне о скорой попытке изменить положение. Было подготовлено большое немецкое наступление на восток. В назначенный день будут выдвинуты огромные клещи, одна клешня из Померании, другая с юго-востока рейха. Зепп Дитрих находился в этом деле под Бреслау. Что касается группы армий, к которой относились мы, то она должна была действовать под личным контролем Гиммлера. В наш сектор должно было подойти много танков, их первой задачей было совершить дерзкий прорыв от Штаргарда до Ландсберга. Вторая атака должна была привести нас из Ландсберга навстречу наступающим частям, которые спустятся от словацкой границы.

Я вернулся в часть, воодушевленный огнем предстоящей битвы. Разумеется, на карту будет поставлено все. Но сколько отваги, силы может быть в действиях командира, который, зажатый со всех сторон, отвечает военной наукой и волей головокружительным извержениям мощи! И какой будет театральный трюк, если армии, соединившись с севера и юга, окружат и уничтожат, как в начале лета 1941 года, массу советских войск, действующих вдоль территории рейха!

* * *

Все было покрыто тайной и тишиной, как при Арденнах. На передовые позиции как любитель и не без некоторой удали прибыл Геринг. Он имел яркий успех среди наших солдат, к которым он обращался с подкупающим добродушием. Он был нарочито объемным, покрытым несколькими пальто, нависавшими одно на другое, удивительного цвета коричневой резеды. Его можно было принять за огромную кормилицу, одетую как сербский генерал. Из своих грудей он доставал толстые сигары, как бутылочки с соской. Каждый получал свою часть из этого чудесного запаса.