Миллион за теорему! - Елена Липатова

Между прочим, на рынок она ещё с утра собиралась… «Ах ты, боже мой! Куда подевалась плетёнка? Ты не видала?..»

Бекки хотела её остановить, да где уж тут!.. Как солдат, поднятый по тревоге, Марита сунула ноги в «выходные» башмаки, хлопнула калиткой и дунула прямиком к рынку, срезая завороты коварного Кривошеева переулка.

Вернулась она под вечер с пустой сумкой. Бросила её на лавку, торопливо провела тряпкой по сиденью старого кресла и распахнула входную дверь.

– Прошу вас, сюда, – пропела она самым светским голосом, на какой была способна. На Бекки с Вилли она вроде и внимания не обратила, словно их тут и не было.

Пригнувшись, в тесную комнату, служившую столовой и кухней, вошёл… Гриффин, а за ним – пожилая женщина в поношенном пальто и видавшей виды шляпке.

– Знакомьтесь: госпожа Брук. Анна Брук, – представил гостью Гриффин.

Бекки вгляделась. Где-то она уже видела эту женщину…

– Не признала? – Гостья улыбнулась беззубой улыбкой.

И Бекки вспомнила, где она её встречала. Ну да, в женской бане! Марита же с этой банщицей вроде приятельницы: пока все новости друг другу не перескажут – не расстанутся.

Марита держалась подчёркнуто скромно, но Вилли слишком хорошо знал свою жену. Глаза потупила, а губы так и расползаются в улыбке. Выпятила грудь, ровно генерал, выигравший сражение.

Марите было чем гордиться. Всего за полдня она умудрилась разобраться в деле, который поставил в тупик самого Томаса Логмана! А всё почему? А потому что не смотрит свысока, как некоторые, на торговок на рынке и прочий «простой» люд. Народ – он ведь всё знает! Вы как думаете, нянечки-служанки-дворники – у них ушей нет? Да они столько всего перевидели-переслушали! Да за их истории любой ваш… этот… Дю́ма… («Дюма́», – автоматически поправил Гриффин. «Вот я и говорю – Дю́ма! – согласилась Марита. – О чём это я? Ах да!») Любой ваш Дю́ма за эти истории выложил бы приличную сумму. Взять, к примеру, Аннушку. Аннушка не всегда в банщицах-то ходила. Было время, даже в гувернантки её нанимали. Аннушка – она ведь с образованием, грамоте обучена, манерам… Вот и позвали её в дом ребёнка, что под королевской опекой. Аннушка там много чего перевидала! Случалось, подбрасывали младенчиков – без имени-звания, ровно котят. Таких крестили, нарекали как бог на душу положит и держали в доме до трёх лет. Ну а дальше – кому как повезёт.

А с той тёмненькой девочкой иная история… Привезли её под утро, в экипаже. Пелёнки у ей разукрашенные, одеялки розовые. Вызвали заведующую, госпожу Кестер, всё оформили, как водится. А пока суть да дело – девочка плакать начала, словно чуяла что-то. Ну и обычные детские неприятности, не без того. Господа в экипаже к этому делу непривычные, передали девочку дежурной нянечке (Аннушке то есть). Пелёнки она поменяла, ребёнка искупала. Медальон, что у девочки на шее был, Аннушка сняла да и сунула в карман.

Марита хотела добавить ещё какие-то подробности, но в этом месте Аннушка (то есть госпожа Брук) закашлялась, стыдливо прикрыв рот рукой.

– Да нет, вы не подумайте чего! – спохватилась Марита. – Аннушка – кристальной души человек! На другой же день хотела передать медальку госпоже Кестер, да не тут-то было! В тот же день и её, и госпожу Кестер, и ещё одну ночную сестричку – всех приказом уволили! Без пособия, без объяснений. Тут уж не до побрякушек, правда? Нужно что-то делать, искать новое место, да и обидно всё ж таки…

– Ну и где же она теперь? – спросил Вилли. – «Побрякушка» эта?

Аннушка буднично сунула руку в карман и извлекла бумажный пакетик, перевязанный шнурком.

– Бриллиантик-то я после рассмотрела, – объяснила она. – Сначала думала, стекляшка. Знакомый из ювелирного подсказал, что к чему. А тут у самой неприятности начались: хворь прицепилась, денег нет, с квартиры выселяют… Сто раз собиралась продать или заложить, да что-то удерживало. Когда полегче стало, собралась проведать товарок да заодно и вернуть вещицу-то. Прихожу, спрашиваю: так, мол, и так… Да только ребёнка, девочки той, уж и след простыл.

Гриффин легонько потянул за шнурок и надорвал бумажный пакет. Щелчок – и откинулась крышка! Бекки вытянула шею, стараясь рассмотреть…

Внутри невзрачного медальона горели рубиновые звёзды! Крошечные аметисты смешались с бриллиантовой крошкой, и на их фоне чётко выступали жёлтые буквы из неизвестного драгоценного камня: ГЛОРИЯ.

* * *

Когда прошёл первый шок, возник закономерный вопрос: при чём тут Бекки? Вернее, как доказать, что она – тот самый ребёнок?

– Так ведь и любая девочка может сказать, что это её медальон, – строго заметил Вилли. – Мы-то знаем, что к чему, а там, – Вилли возвёл глаза к потолку, – там они вас спросят: как, мол, и что.

Марита умоляюще посмотрела на мужа. Может, что-то можно придумать? Такая получилась чудесная история, просто сказка со счастливым концом! И вот – нате вам.

Аннушка тихонько кашлянула.

– Если вам нужен свидетель… Я ж девочку ту в ванночке купала. Так бы всё ничего, ребёнок и ребёнок. Мало ли я их на своём веку перенянчила. А у этой – отметинка: родимое пятно на ручке, около локтя. Форма уж очень необычная, я таких сроду не видала! На бабочку похоже.

Бекки подняла левую руку, закатала рукав. Коричневое родимое пятно необычной формы было едва заметно на смуглой коже, но оно никуда не делось. И если обладать хоть небольшим воображением, то можно даже согласиться, что по форме пятно напоминает бабочку.

Ньютонцы – народ непредсказуемый! Ректор был уверен, что победа Бекки вызовет шквал насмешек и упрёков в адрес его любимого детища – матшколы. На следующее утро после турнира он проснулся, ожидая самого скверного. Однако газеты взахлёб описывали «приятный сюрприз с синими глазами» и восхищались либерализмом организаторов.

«Давно пора пересмотреть устаревшие традиции и покончить с дискриминацией!» – заявили «Вести».

«Впервые за всю историю турниров верхнюю ступеньку пьедестала заняла девочка!» – захлёбывался от восторга «Вечерний Ньютон».

Даже чопорный «Академик» с запозданием разразился статьёй, в которой положительно оценивались «новые веяния», «нетрадиционный подход к отбору участников» и «объективность судей».

Только в еженедельнике «Понедельник» промелькнула недвусмысленная шутка по поводу «юбочного турнира», но в общем доброжелательном хоре эта явно заказная статья не вызвала ожидаемого отклика.

Первые несколько дней после победы Бекки не давали прохода на улицах. Подготовишки из начальной школы набрасывались на неё, как галчата на затесавшегося в их стаю иностранного воробья. Самые бойкие совали ей тетради, блокноты и замызганные учебники по арифметике. Бекки морщилась, но добросовестно выводила своё прежнее имя: Бекки Гриффин.