Опрокинутый рейд - Аскольд Шейкин

Следующий день тоже ехали.

Неожиданно из-за леса налетел аэроплан с красными звездами на крыльях. Пули зашлепали по дорожной пыли. Упала и забилась под одним из казаков лошадь, седок тоже был ранен. Остальные пустились вскачь, куда кого понесло.

Самолет атаки не повторил, но долго еще после этого отряд все не мог собраться.

• •

Под вечер въехали во двор помещичьей усадьбы. Господский дом вместо окон и дверей зиял проломами от взрывов ручных гранат. На высоком и просторном крыльце стоял Иванов. Поручик, с которым их некогда судьба свела в Ельце.

«Ходим по одному кругу», — подумал Шорохов.

Мануков слез с лошади. Не глядя, подберут ли поводья, швырнул их. Поднялся на крыльцо, капризно потребовал:

— Па-апрашу проводить к командиру корпуса!

— И поскорее, роднейший, — добавил, вслед за ним подходя к Иванову, Михаил Михайлович. — Если, конечно, вам еще дороги ваши погончики.

Вместо ответа Иванов презрительно усмехнулся. Мануков обернулся к Кузьме Фадеевичу, который тоже взошел на крыльцо:

— К кому еще я могу здесь обратиться?

— Прошу прощения, ни к кому. Уже справлялся. Штаб корпуса выехал позавчера.

— Но тогда почему мы здесь?

— Не могу знать. Было приказано.

Кузьма Фадеевич сбежал с крыльца. Иванов проводил его легким поклоном, затем объявил:

— Рад прибытию, господа. Надеюсь, вы меня помните? Уполномочен полковником Родионовым. Такой аккредитации, полагаю, достаточно.

— Что лепечет этот кузнечик? — бросил через его голову Михаил Михайлович.

— Будет сопровождать, — с досадой отозвался Мануков. — Неужели не ясно?

— Мне-то ясно. Все ли ясно ему?

— Мне? — развязно вмешался в их разговор Иванов. — В лучшем виде.

— Что именно?

Михаил Михайлович нервно похлопывал рукой по оттопыренному карману тужурки.

— В ближайшие дни за вами, господа, прилетят.

— Ах вот как? — Михаил Михайлович игриво качнулся. — И кто? Архангелы? Земные силы уже — мордой об стол?

Иванов повернулся к Манукову:

— В Воронеже у красных было захвачено радио. Связались с Новочеркасском. Если точнее, то со штабом Донской армии. Оттуда прибудут аэропланы. Приказано начиная с послезавтрашнего числа ожидать ежедневно с девяти утра и до трех часов пополудни.

Михаил Михайлович грубо рванул его за плечо:

— На этом крыльце?

Иванов угодливо наклонил голову:

— Если бы! Отсюда в пятидесяти верстах. И выезжать надо прямо сейчас. И не спорьте, господа. Выбора нет…

Самолет, который пикировал на казачий отряд, принадлежал авиагруппе особого назначения, специально созданной для борьбы с Мамонтовым. Пилотировал его красвоенлет Братолюбов, мужчина высокого роста, полнотелый и обстоятельный. Возвратясь на свой аэродром в Ельце, он, как положено, прямо от самолета явился в штаб, написал донесение о воздушной разведке Воронежского района и намеревался уйти, но начальник авиагруппы Акашев начал выспрашивать подробности, и прежде всего об этом налете на казачий отряд. Братолюбов возмутился:

— И что? Летнаб по нему стрелял Лошади на дыбы. Потом — кто куда. Тут забарахлил мотор. Мой механик сейчас обнаружил: оборвались два проводничка у цилиндров. Хоть и с неисправным мотором, по маршруту я прошел как предписано.

Братолюбов замолчал, на Акашева смотрел сердито. Его кожаное обмундирование за время полета так густо напиталось смесью газолина, эфира и касторки, на которой работал мотор, что теперь, в тесной штабной комнатушке, его и самого от этих запахов стало мутить. К тому же начавшийся разговор был ему просто обиден. Ни слова о главной цели полета, а про ничего не значащие мелочи — всю подноготную.

Помолчали.

— Загадка, — сказал потом Акашев. — Вот она в чем. Почему про этот отряд ты и твой летнаб с одного взгляда смогли решить: белоказачий, — а над Воронежем вы был вчера и сегодня…

— Константин Васильевич! — Братолюбов с размаха шлепнул по командирскому столу кожаным шлемом. — Да что ты, право! Я разведок этих сделал десятки. Других военлетов учу. И никогда не осторожничал. Верно. И вчера, и сегодня я над Воронежем был и вымпелы сбрасывал. Но все равно того, что тебе нужно, не могу определенно сказать.

Акашев постучал костяшками пальцев по листку лежавшего перед ним на столе братолюбовского донесения:

— А если с другой стороны подойти? Ну подумай, чего ты там, в Воронеже, не увидел такого, что позволило бы точно решить: в городе наши! Или иначе: ну чего там такое ты хотел бы увидеть, чтобы с первого взгляда определить: красные! Давай вместе поищем.

— Да мало ли что, Константин Васильевич? Вчера в центре дом горел. И сегодня дымится. А народа вокруг — ни души… Поваленные вагоны на станции, мост через Дон, забитый вагонами. И опять — каким вчера было, такое оно и сегодня. Обычно если наши город займут, то народа на улицах — море. Сколько раз видел! Но, главное, сразу у мостов, на железнодорожных путях, да всюду, где хоть что-нибудь восстанавливать надо, — толпы. Всем миром наваливаются.

— В Воронеже ты ничего такого не видел.

— Нет. Я! Ну я не видел! Ошибаюсь? Так сами судите по донесению. А требовать, чтобы я вам и выводы делал? Нет уж. Тут одним словом тысячи человек можно погубить.

— Да, — согласился Акашев. — Но и тянуть нельзя. Тоже люди зря будут гибнуть. Вот в чем все дело.