Все хорошо - Мона Авад

О нет, я начала не с того. Черт! Попробую сначала.

– «Я смерти не боюсь, пока не сдан Бирнамской роще замок Дунсинан», – выкрикиваю я.

Зал замирает.

– Профессор Фитч, – шипит другая Елена, дергая меня за руку.

Лицо ее вдруг начинает кружиться, точно как сцена и стены, и хлопающие в ладоши силуэты в темноте. Все кружится и заваливается набок. Не удивительно, что Елена в панике. Она хватает меня за руку и упрашивает:

– Поклонитесь вместе со мной, профессор.

Я кланяюсь, и зрители снова ревут. И хлопают еще громче. А я краем глаза замечаю кого-то. К нам идет девушка, переодетая стариком. В руке у нее скипетр, на лице бутафорская борода. Каскад блестящих каштановых волос венчает корона из горного хрусталя. Ага, это Король. Он ко мне, наверняка сейчас попросит исцелить его, ведь он очень болен.

– Миранда, – шепчет мне Елена. – Пойдемте.

– Нет, подожди, – не соглашаюсь я. – Это же Король. Мне нужно его вылечить. Он страдает.

Но на вид Король кажется абсолютно здоровым. Лицо ее сияет. На щеках играет здоровый румянец. Да она же вся светится! Идет ко мне и зовет:

– Мисс Фитч! Мисс Фитч!

Надо же, похоже, ей вовсе не мешает то, что сцена кружится и кренится. А ведь она с каждой секундой вращается все быстрее.

Я смотрю на спешащего ко мне Короля. Он бежит, не сводя с меня своих зеленых, как листва, глаз. Стойте, да ведь это не Король. Это мой враг! Тянет ко мне руки, чтобы убить меня. Отомстить за все, что я сделала. Прямо на сцене, под рев зрительного зала.

– Мисс Фитч, – кричит она, со всех ног бросаясь ко мне.

Я отшатываюсь, пячусь назад, чтобы она меня не достала. Пячусь, пячусь и вдруг падаю. Лечу вниз со сцены. Как же далеко до пола. Как долго я падаю. Несколько минут или даже часов с криком несусь сквозь пронизанный ярким светом воздух. И, наконец, с жутким хрустом приземляюсь на пол. Кажется, весь скелет в теле вздрагивает. А кости взрываются и рассыпаются звездочками.

Черное небо, яркие звезды. Теперь они гаснут, гаснут, одна за другой.

Глава 30

Свет. Приглушенный свет падает мне на лицо. Это смерть? Какой он, этот свет, божественный или дьявольский? Нет, он земной. Театральный. Я жива. И сижу в маленькой, ярко освещенной комнате. Вдоль бетонных стен расставлены туалетные столики, мерцают подсветкой зеркала. А еще здесь полно детей. Детей в дурацких псевдоелизаветинских костюмах. Все они сгрудились вокруг меня. На взмокших от пота лицах расплывается скверный грим, в глазах тревога и страх.

– Она очнулась, она очнулась, – сообщают они друг другу.

И расступаются.

На лбу у меня лежит влажная холодная тряпка. А еще кто-то нежно держит меня за руку. Пол.

– Пол, – шепчу я. – Слава богу, ты здесь. Где Элли?

– Я тут, Миранда, – произносит чей-то голос рядом.

Голос юный и нежный, как и рука, сжимающая мои пальцы. И я вдруг понимаю, что и голос, и рука принадлежат одному и тому же человеку.

Поворачиваю голову. Это Элли. Не малышка Элли. Не моя Элли. Взрослая Элли в алом платье Елены. Она испуганно смотрит на меня и спрашивает:

– Кто такой Пол?

И лицо Пола тут же поглощает тьма. Холодная тьма, подбирающаяся к моему сознанию.

– Элли, – шепчу я. – Что случилось?

– А вы не помните, Миранда? Вы упали со сцены.

– Правда?

– Да. И выглядело это довольно страшно. Я испугалась. Мы все испугались. На минуту даже подумали, что мы вас потеряли. К счастью, среди зрителей оказались врачи.

– Врачи?

– Да, целых трое. И сидели они в первом ряду, ровно в том месте, где вы упали, представляете? Они вас осмотрели и сказали, что все в порядке. Ничего не сломано. – Она улыбается. – Вот повезло, правда?

Холодная тьма вцепляется в меня.

– Да. Повезло.

– Миранда, что-то не так? Вы побледнели. Все в порядке? Вам не больно?

Я вспоминаю, как хрустнули мои кости, когда я рухнула на пол зрительного зала. Как вздрогнул в теле скелет. Ощупываю себя руками. Ничего. Только небольшая тяжесть в груди. А еще ноги и руки глухо гудят, чего раньше не наблюдалось.

– Больно, – бормочу я. – Или нет. Не знаю.

– Вы, наверное, все еще в шоке. Учитывая, что вам пришлось пережить.

Перед глазами мелькают вспышки. Пол, стоящий в серой траве. Теплая и нежная малышка в моих руках, малышка, которой никогда не существовало. И Грейс. О господи, Грейс.

– Врачи сказали, что вам какое-то время будет очень больно, особенно когда пройдет первый шок. Сказали, что этого следует ожидать.

– Они так сказали?

Я вдруг понимаю, что больше не пою. Не звенит от легкости кровь, не мерцают клетки плоти. Голос теперь тяжелый и какой-то надломленный.

– Мне жаль, Миранда. Но, наверное, все могло быть куда хуже. Даже врачи удивились, что вы ничего не повредили. Почти разозлились, что им нечего лечить. – Она улыбается. – Вот как хорошо, что вы приняли мою ванну. Может, как раз она вас и спасла.

Я оглядываюсь на зеркало над туалетным столиком. В волосах торчит вилка. Тело обернуто алой скатертью, которую Пол завязал у меня на плече, как тогу. К коже пристали водоросли, веточки и крошечные белые и лиловые лепестки. Вспоминаю, как малышка Элли вытащила из моих волос цветок. И вручила его мне как подарок.

Перевожу взгляд на Элли, которая по-прежнему держит меня за руку и смотрит с надеждой. И вдруг замечаю, что теперь мне и правда немного больно. Болят кости, болит плоть, болит сердце. Все болит.

– Но вам нужно себя беречь, – быстро добавляет Элли. – Вы, наверное, очень ослабели от той раны. Было сильное кровотечение. Они наложили вам новую перевязку. Представляете, у одного из врачей оказался с собой саквояж с инструментами. Я раньше такое только в кино видела. Вообще-то он был похож на бутафорский. Я так ему и сказала, мол, ваш саквояж как будто бутафорский. А он рассмеялся и ответил – отличная мысль. А еще добавил, что обожает театр.

Смотрю на свою лодыжку, на которой и правда теперь красуется свежая повязка. Наконец-то кровь больше не идет. На бинте, как мишень, чернеет нарисованная кем-то хмурая рожица. И я понимаю, что именно в этом месте пульсирует тупая боль. Словно под повязкой наливается черный кровоподтек.

– Элли, а еще врачи что-нибудь говорили? Про спектакль, например?

– Нет, ничего, – вспыхивает Элли.

– Не может быть, они точно что-то сказали. А, Элли?

Она качает головой.

– Миранда, да какая разница? Они же просто врачи. Что